ДОСТОЕВСКИЙ В ГРАФИКЕ БОРИСА НЕПОМНЯЩЕГО
Дом-музей Ф.М. Достоевского в Старой Руссе — филиал Новгородского государственного объединённого музея-заповедника — уделяет большое внимание комплектованию материалов, связанных с жизнью и творчеством писателя. Пополняется коллекция книжной и станковой графики, в которую входят рисунки, акварели, гравюры, с большей или меньшей степенью полноты иллюстрирующие восемнадцать произведений Достоевского, включая «великое пятикнижие» — романы «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Подросток», «Братья Карамазовы». Среди авторов — известные российские художники Н.В. Алексеев, В.М. Басов, Ф.Д. Константинов, Т.А. Лебедева, О.Г. Манюков, Ю.Ю. Перевезенцев, Т.В. Прибыловская, М.Г. Ройтер, Ю.И. Селиверстов, В.А. Сулимо-Самуйлло, А.А. Ушин, М.А. Чуракова. Самым значительным и по количеству, и по репертуару является фонд произведений Бориса Львовича Непомнящего.
* * *
Борис Непомнящий родился в 1945 году в Киеве. Он блестяще закончил сначала Одесское художественное училище им. М.Б. Грекова, а затем — знаменитую «муху». Огромную роль в формировании личности будущего мастера, в выборе стилевых и художественных приоритетов, в накапливании общекультурного багажа сыграл Ленинград: его архитектура и музеи, традиции Серебряного века и первых послереволюционных лет, которые сохранились и развились в художественной практике 1960-х годов вопреки глубоко проникшему «официозу». Борис Непомнящий с 1971 года живет и работает в Новгороде — городе с богатейшим историко-культурным наследием. В 1975 он был принят в Союз художников РСФСР. После этого прошли десятилетия неустанного творческого труда. Художник Борис Непомнящий разнообразен и вместе с тем абсолютно узнаваем. Метафоричность — свойство, органично присущее его графическому языку. Уже в ранних линогравюрах к поэме П. Неруды «Четыре времени сердца», в экслибрисах и замечательных по степени завершённости и смысловой точности иллюстрациях к гоголевским «Запискам сумасшедшего» эта черта обращала на себя внимание. С годами она приобрела ещё большую определённость: метафора стала сложнее, глубже и свободней [2, с. 11–15]. Способность к философским обобщениям позволила художнику вступить в диалог с Достоевским — одним из самых сложных писателей мировой литературы. В 1978 году он создал небольшой цикл станковых листов по мотивам романа «Братья Карамазовы». Многие главы романа были написаны Достоевским в Старой Руссе. Сам город стал прообразом Скотопригоньевска, в котором и происходят главные события романа. Топография романа почти точно совпадает с реалиями Старой Руссы. В семидесятых-восьмидесятых годах XX века известный московский график М.Г. Ройтер выполнил серию акварелей, на которых изображены уголки города, интерьеры Дома-музея, ассоциирующиеся с великим романом. Лучшие из них удивительным образом передают тревожность и драматизм, характерные для атмосферы романа, сохраняя вполне реалистический даже пленэрный характер письма.
Борис Непомнящий отталкивается не от сохранившихся реалий среды, в которой разворачивается действие романа. Его привлекает пространство мыслей и страстей — символическое, очищенное от бытовизма. Он стремится выразить страсть и страдание, боль, разрывающую душу, и холод отчаяния, веру и безверие. В одном из листов художник изображает Дмитрия Карамазова бегущим по пустынным улицам города (Рис. 1). Эта пустынность — метафизическая, абсолютная. Персонаж — не в среде, а вне её, над ней. Он обособлен. Обособление достигается игрой масштабов и ритмов: город мал и статичен, а фигура Дмитрия огромна, занимает почти весь лист, сильно наклонена и выглядит неустойчивой. Это почти полёт, оторванность от реальности, пребывание в ином пространстве — жёстоком пространстве страсти. Фигура почти бесплотна, бестелесна. Она, скорее, призрак, фантом, воспоминание; но лицо, руки, одежда вполне конкретны, тщательно проработаны. Однако все эти отсылки к жизненным, материальным реалиям в пейзаже и чертах героя — лишь оттеняют главное: перед нами не место действия и персонаж, визуализированные художником, а символический образ. В цветных офортах по мотивам романа «Братья Карамазовы» художник создал сложную метафорическую ткань, передав языком гравюры важные болевые мотивы романа: рассказ Ивана о помещике, затравившем ребенка собаками; размышления героев о страданиях детей («слеза ребёнка»), поэму о Великом инквизиторе. Первая серия — поиск графического языка для воплощения сложных философских идей писателя. Найти нужное решение помогли более ранние опыты работы с великими произведениями русской классики. И прежде всего с «Записками сумасшедшего» Н.В. Гоголя. Карандашные рисунки 1983 года демонстрируют интерес художника к иному пласту безмерного по глубине последнего романа Достоевского. Он ставит перед собой задачу изобразить главных героев — Карамазовых. Рисунки Непомнящего вполне реалистичны. В них есть узнаваемость, близость к авторской характеристике. Но прямой рассказ-показ и в этом случае кажется художнику недостаточным. Он находит выразительный образ-символ — паутину (Рис. 2). Рисунки-паутинки «проявляют» лица персонажей, выявляя их антагонизм и родство. Каждый из Карамазовых — невольник страсти. У Федора Павловича — это страсть плотская, у Ивана — интеллектуально-горячечная, у Алёши — мятущаяся страсть-вера. Поразительна простота художественного языка и ясность мысли художника. Рисунки выполнены на цветном фоне графитным карандашом. Листы сильно вытянуты по вертикали. Этот, казалось бы, незначительный штрих привносит в триптих едва уловимую нотку тревожности, внутренней неустойчивости.
Многие тексты Достоевского наполнены библейскими мотивами и ассоциациями, обращены к душе человека, ищущего Бога или восстающего против него, а значит, против Бога в себе. В 1990-е годы Бориса Непомнящего особенно привлекает Библия как универсальная модель человеческих отношений, которая помогала ему преодолевать хаос современного мира, житейские трудности, сохранять ясность ума, волю к жизни, творческий потенциал. Философия бытия, образы, которые являют собой квинтэссенцию подвигов и грехов человеческих, воплощают духовные искания, прозрения, поражения и победы личности, устремлённой к познанию Бога, служению ему как истинному смыслу жизни, — вот что интересно мастеру. Бесконечность и над-мирность, все-временность пространства Библии подчёркнуты использованием в офортах золота в моделировании складок одежд и в изображении неба, а также тем, что могучие фигуры библейских героев, занимающие весь лист, очень легки, почти невесомы. При всей точности и тщательности проработки лиц, фигур, драпировок они лишены материальности, осязаемости. Они были всегда, они и есть вечность. Здесь художник развил тот художественный подход, который явно просматривался в офортах по мотивам романа «Братья Карамазовы», когда реальное приобретает символическое звучание. Полная техническая свобода, совершенство мастерства в сочетании с глубиной проникновения в текст Библии позволили Борису Непомнящему выразить графическими средствами сложнейшие философские и религиозные понятия, передать грандиозность ветхозаветных персонажей. В 2000-х годах художник вновь возвращается к творчеству Ф.М. Достоевского. Он показывает на выставке в Доме-музее Ф.М. Достоевского в Старой Руссе около 30 рисунков к «Запискам из Мертвого дома». Сюжеты и образы «Записок» привлекали внимание в XIX веке Н.Н. Каразина и Е.П. Самокиш-Судковской, в XX — В.В. Домогацкого, Л.П. Дурасова, И.С. Глазунова, В.Н. Белана и В.М. Бескаравайного, в наше время книга вышла с иллюстрациями А.И. и К.А. Кретовых-Даждь [4, c. 102–103]. Рисунки Бориса Непомнящего произвели огромное впечатление на участников Международной конференции «Достоевский и современность», ежегодно проходящей в музее. Их увидел и главный редактор издательства «Вита Нова», который сразу предложил художнику выпустить книгу с этими иллюстрациями [1].
В повести Ф.М. Достоевский передал свои впечатления от каторги — Мёртвого дома, как назвал её герой «Записок» Александр Петрович Горянчиков, которого писатель, следуя традиции своего времени, делает автором текста, объявляя себя лишь его публикатором. Трагический в своей безысходности этот мир, собравший зло наказанное и зло самодовольно-властвующее, воспроизводится Достоевским с точностью и беспощадностью. Он вышел оттуда живым, но навсегда обожжённым, получившим не только рану сердца, но вечную муку знания того, что такой мир есть. Он рядом, но в другом измерении. Непомнящий точно следует за автором в передаче характеров, отношений, ситуаций и жизненных реалий. Его потрясла фантасмагорическая «перевёрнутость» жизни и её ценностей, пограничное состояние психики человека в «Записках из Мёртвого дома» и какая-то тоскливая обыденность всего этого. Поразило и то, с какой глубиной и точностью писатель создаёт, по сути дела, не только анамнез болезни каждого персонажа, но и мира, в котором замкнут человек. В период с 2007 по 2009 год художник выполнил более 50 большеформатных композиций, 51 рисунок вошёл в издание. Большая часть цикла — это портреты (Рис. 3). Персонажи приближены к нам так, что видна каждая морщинка, каждая чёрточка лица. Изображения порой пугающе откровенны. В иллюстрациях «А-в — подлец!» и «Плац-майор» художник ярко передаёт два вида душевной недостаточности — безоглядное предательство, подлость и бесчеловечная, тупая, неуправляемая ярость. Они выделяют «героев» этих листов даже среди видавших виды других каторжан.
Художник рисует разнонаправленными, динамичными, пересекающими друг друга линиями. Они материализуют предметы, лица, фигуры, почти фантасмагорические сцены («Театр на каторге»), вдыхают в них жизнь. В то же время их «избыточность» создаёт подобие завесы, отделяющей нас от мира Мёртвого дома. Многие рисунки в книге, выпущенной издательством «Вита Нова» в 2010 году, дополнены каллиграфически выполненным текстом — цитатой. Этот приём не только уточняет смысл изображённого, но создаёт отчётливый контраст между идеальной красотой ровных строчек, изысканным написанием букв и безысходной реальностью, открываемой самим текстом. Помимо карандашных рисунков, вошедших в книгу, в 2010 году Борис Непомнящий награвировал в технике офорта почти исчерпывающую галерею портретов героев «Записок» (Рис. 4). Эффект монотонности, однообразия и безысходности, отчуждённости от живой реальности возникает благодаря повторяющимся композиционным приёмам в изображении героев, в одинаковом официально-жёстком оформлении листа. Художник изображает «героев» в среде, за каким-то делом («За шитьём») или погружёнными в себя, размышляющими («Читая Библию», «Размышление о вере»). Используя в офорте приёмы «старых мастеров», добиваясь осязаемости каждой детали, точности в передаче фактуры материала, он придаёт некую фундаментальность образам. Лишь три офорта выводят нас под открытое небо. Остальные — это замкнутое пространство арестантского барака с зарешёченным окошком. Стена приближена к зрителю, она будто выталкивает к нему «портретируемого». Галерея каторжан уникальна. Отсутствует надрыв, какие-то нарочитые позы (исключение — лист «Наливай»). Художника вслед за Ф.М. Достоевским интересует человеческое начало в отверженных преступниках. Тончайшие нюансы характеров выявляются не только благодаря глубокому постижению текста, но и техническому совершенству работ. В это же время ещё одно произведение Ф.М. Достоевского захватило воображение художника. Это — повесть «Село Степанчиково и его обитатели». Иллюстрации «пролежали достаточно долго, — писал Борис Непомнящий, — и я понял, что если не решусь на хоть какое-нибудь графическое решение, то не смогу вернуться к ним в ближайшее время. Главное, что мне хотелось больше всего — хоть чуть-чуть не быть похожим на себя предыдущего, работать чуть-чуть по-другому. И тут я подумал, что обучаю студентов каллиграфии, я сам научился писать сносно и красиво. Так и появилась идея, не новая, конечно, —соединить рисунок со словом. Иллюстрировать было сложно. Ф.М. Достоевский очень скудно описывает место действия, а по сути, все происходит в почти замкнутом пространстве. Произведение мне показалось мало похожим на другие, а это, возможно, и стало побудителем в том, что я решился на иллюстрирование…» [1, с. 89].
На страницах повести «Село Степанчиково и его обитатели» перед читателем разворачивается другой, но не менее болезненный и гнетущий мир. И здесь реальность искажена до неузнаваемости. Красота, доброта и правдивость оболганы и уничтожены пошлой беспринципностью и провинциальным актёрством центрального персонажа — Фомы Опискина. Но накопившиеся тяжесть и духота — не могут быть бесконечны. Ситуация должна разрешиться взрывом. И здесь у художника были интересные предшественники, среди которых можно выделить В.А. Милашевского, проиллюстрировавшего книгу в 1930-е годы, и Ю.С. Гершковича, предложившего яркое решение цикла в 1980-е. Борис Непомнящий нашёл свой способ выразить сложные перипетии сюжета пластически. Он использовал приём состаренной бумаги, на которой рисунок отчётливо виден, особенно в передаче черт лица, мимики, жестов, а акварельные прозрачные заливки кажутся случайными, но оживляют композицию, делают её более лёгкой. Образы повести переданы в гротескной манере. Эксцентричность поз, театральность мизансцен сочетается с этнографической точностью костюма и деталей. В рисунках нет конкретного бытового пространства, но есть выразительная деталь, притягивающая внимание, добавляя новый оттенок в общую фантасмагорическую картину. В этой серии иллюстраций Борис Непомнящий также вводит в композицию листа авторский текст. Изящно, с росчерками написанный, свободно размещённый на странице, он абсолютно равноправен в создании зрительного образа (Рис. 5).
В 2014 году Борис Непомнящий начал работать над художественным решением «Музея романа Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы»» в Старой Руссе. «Я с удовольствием перечитываю роман, — замечает художник, — и каждый раз нахожу что-то новое, что не замечал или не понимал почти сорок лет назад» [1, с. 109]. Параллельно с художественным проектом он создаёт серию рисунков, большая часть которых вошла в структуру экспозиции, расставляя в ней необходимые смысловые акценты. Художник просто знакомит нас с героями, не погружая в событийную среду романа, не изображая «надрывы». Из кажущегося хаоса серебристых линий возникают глубокие психологические портреты героев — как главных, так и второстепенных (Рис. 6). Несколько отвлечённое философствование ранних офортов, ярких и выразительных, здесь сменило глубокое проникновение во внутренний мир героев Достоевского, основанное на знании текста, понимании его умом и сердцем. В рисунках нет ни тревожащего контраста света и тени, ни излома форм. Есть лёгкий, беглый, разнонаправленный штрих, высвобождающий из небытия и телесную оболочку, и душевный мир персонажей. Возникает ощущение вибрации материи, её неустойчивости, а в конечном итоге — предчувствие трагедии. Большое внимание уделил художник поэме Ивана Карамазова «Великий инквизитор». Трагический смысл её захватывал воображение многих художников. Наиболее последовательно безысходность жизни и неотвратимость зла в восьмидесятые годы XX века выразил в триптихе по мотивам поэмы Ю.Ю. Селивёрстов. Отсылка к образам и метафорам средневековой живописи помогала ему наполнить офорты новыми сложными ассоциациями. У Бориса Непомнящего всё иначе (Рис. 7, 8). В его полиптихе, состоящем из пяти листов, всё до предела реально и оттого ещё более страшно. Персонажи даны укрупнённо, максимально приближены к зрителю. В их лицах, взглядах, позах и жестах — выражена сложная гамма чувств и мыслей. Они притягивают мощным полифоническим звучанием.
* * *
Каждая эпоха ищет и находит в большом писателе своё второе «я». Это естественно. Ф.М. Достоевский не исключение из правил. Он современен, а потому привлекателен и для читателей, и для исследователей, и для художников. Борис Непомнящий уже сорок лет находится почти в непрерывном диалоге с Достоевским. Но и сегодня мир образов гениального русского писателя по-прежнему кажется ему неразгаданным и властно влечёт к себе, притягивая своей необычностью, сложностью, человечностью.
1. Борис Непомнящий. Графика. Избранное. Великий Новгород, 2016.
2. Володина Т.В. Мир образов Бориса Непомнящего : Вступит. ст. // Борис Непомнящий. Графика. Избранное. Великий Новгород, 2016.
3. Достоевский Ф.М. Записки из Мертвого дома / Послесл., примеч. Б.Н. Тихомирова; ил. Б.Л. Непомнящего. СПб., 2010.
4. Образы Достоевского в книжной иллюстрации и станковой графике: Из коллекции петербургского музея. СПб., 2011.