«ПОБЕЖДАЛ, НО БЫЛ НЕПОБЕДИМ»: АГИОГРАФИЧЕСКИЙ ОБРАЗ АЛЕКСАНДРА НЕВСКОГО
Образ князя Александра Невского стал настолько многогранен в процессе бытования в русской культуре, что почти потерял своё истинное значение, превратившись в какой-то степени в миф или, лучше сказать, один из архетипов русскоязычного сознания. Великий князь, непобедимый воин, ключевые битвы которого — Невская и на Чудском озере, — стали образцом русского воинского искусства. Причислен к лику святых. Вот, пожалуй, и всё, что может сказать обычный человек о князе, чьё имя в результате голосования стало в 2008 году «именем России». Следует признать, что только отражение в литературе личности и деяний князя обеспечило ему бессмертие. Именно на основе жития князя сложился тот образ Александра Ярославича, который жив до сих пор, даже имея в виду его многовековые трансформации. Житие как церковный и вместе с тем четий (то есть для индивидуального чтения) жанр — сложное явление. С одной стороны, житие пишется для прославления героя как христианина, угодившего своими деяниями Богу. В этом смысле житие, несомненно, идеализирует героя, прославляет его. С другой стороны, представляя индивидуальный путь ко Христу, житие не может не отразить реальные факты биографии героя, за которые он прославляется. И тогда житие становится «биографией», а значит, увлекательным произведением, отражающим жизнь как таковую. Соотношение «истории», «художественности» и церковной риторики в каждом житии индивидуально, зависит от времени создания жития, степени осведомленности автора о подробностях жизни и подвигов героя, от того, знал ли автор жития прославляемого человека лично или по рассказам очевидцев и т. д. В случае с Житием Александра Невского мы имеем дело с уникальной возможностью читать о великом князе фактически из уст очевидца его деяний. Именно поэтому Первоначальная редакция «Повести о житии Александра» получилась такой необыкновенно личностной, чрезвычайно эмоциональной, полной любви и преклонения перед Александром как воином, отцом своего народа, угодником Божиим и просто человеком. Всего насчитывают около полутора десятков редакций Жития Александра Невского, вплоть до конца XVII века, в которых текст подвергался различным изменениям, исходя из актуальных задач, поставленных перед автором (например, Владимирская редакция середины XVI века, составленная по повелению митрополита Макария). Истории текста Жития Александра посвящено множество исследований, но в полной мере она не восстановлена до сих пор[1]. Первоначальной называется та редакция Жития Александра Невского[2], которая была написана, как предполагают исследователи, в 80‑е годы XIII в. младшим современником князя, неизвестным книжником монастыря Рождества Богородицы во Владимире, где князь был погребён. Автор жития застал князя уже зрелым человеком, был, вероятно, свидетелем его погребения, а обо всех его подвигах ему, судя по всему, рассказывали те, кто был с Александром Невским во всех его судьбоносных для Руси походах («слышал я от отцов своих и сам был свидетелем зрелого возраста его»)[3]. Эмоциональность автора и его восхищённое преклонение перед князем обнаруживают в нём ещё достаточно молодого человека, при этом чрезвычайно начитанного и образованного: обилие сравнений Александра с героями прошлого (царём Веспасианом, Иосифом Прекрасным, Самсоном, Соломоном, Давидом, Иисусом Навиным, Иезекией) вводят образ Александра в широкий контекст мировой истории, возвеличивая русского князя. Первоначальная редакция жития Александра Невского совмещает в себе черты жанра жития и воинской повести. Удивительно, но отделить одно от другого достаточно трудно, хотя у этих жанров были разные задачи (недаром книжники сомневались, как именовать текст, называя его в рукописях то «житием», то «словом», то «повестью о житии»). Вероятно, происходит это потому, что автор Первоначальной редакции совершенно не задаётся вопросом о сути подвига князя прежде всего как воина: Александр для книжника — угодник Божий без всяких сомнений и излишней рефлексии, а его ратные подвиги стоят в одном ряду с другими защитниками своих народов («Как сказал Исайя-пророк: «Так говорит Господь: «Князей я ставлю, священны ибо они, и я веду их». И воистину — не без Божьего повеления было княжение его»). Житийные «общие места» (топосы) сводятся в основном к упоминанию о благочестивых родителях Александра, к самоумалению автора, по его самохарактеристике, «недалекого умом», берущегося писать житие такого великого человека. Гораздо более в тексте черт воинской повести, но и здесь чрезвычайно сильным оказывается христианское мировоззрение автора, все события рассматривающего с точки зрения Божьей помощи угождающим Ему. Примечательно, что образ Александра Невского начинается не с чего-нибудь, а с описания его красоты: «И красив он был, как никто другой, и голос его — как труба в народе, лицо его — как лицо Иосифа, которого египетский царь поставил вторым царем в Египте, сила же его была частью от силы Самсона». И уже далее говорится о мудрости князя, его храбрости и непобедимости. Это неслучайно. Красота у русских всегда была показателем благородства, внутренней чистоты, Божьей воли, явленной в человеке. Грех отпечатывается на лике человеческом и уродует его Божественную (а значит, прекрасную) природу. Эстетика и этика были почти тождественны. Поэтому красота Александра — не художественное преувеличение, а совершенно необходимый знак его добродетелей. Создание полной биографии князя не было задачей первого агиографа Александра Невского. Историческую основу Первоначальной редакции составляют эпизоды, описывающие победы Александра Невского в битве на Неве и на льду Чудского озера, его дипломатические связи с Ордой и папой римским. Одним из важнейших топосов воинской повести, отразившихся в Первоначальной редакции, является описание помощи князю небесных сил. Александр Невский в изображении автора жития — не набожный, а искренне и глубоко верующий человек. Он молится не потому, что «так положено князю», а потому, что каждый раз, выступая в поход, воин готовится к последнему своему часу. В случае с князем эта ответственность «за други своя» увеличивалась кратно числу душ в его войске. И эти души для князя были родными, опять же, не по «чину», а по сердцу. Эта важнейшая составляющая подвига Александрова (подвига всего его войска) особенно тщательно прописана в житии. В самом начале текста есть упоминание о царе Веспасиане, с храбростью которого сравнивается отвага Александра. Здесь приводится краткий пересказ эпизода, когда Веспасиан со своим войском завоёвывал иудейский город Иотапату: воины Веспасиана, испугавшись иудеев, обратились в бегство; «…и остался один Веспасиан, и повернул выступивших против него к городу, к городским воротам, и посмеялся над дружиною своею, и укорил ее, сказав: «оставили меня одного»». В отличие от Веспасиана, Александр Ярославич возглавлял такое войско, которое не только было единым непобедимым целым, но и составлялось из отдельных героев, каждый из которых был достоин упоминания в житии князя. В текст вошёл рассказ о шести из них, наиболее прославившихся своими подвигами. Это Гаврила Алексич, бившийся с самим воеводой посреди вражеского войска и взобравшийся прямо на коне на корабль, где по сходням вели королевича. Это новгородец Сбыслав Якунович, с одним топором бившийся с врагами и перебивший многих из них. Третий — Яков, полочанин, княжеский ловчий, с мечом напавший на полк вражеский, был удостоен особой похвалы Александра. Ещё один новгородец, Меша, потопивший три вражеских корабля. Савва, воин из «младшей дружины», сумел ворваться в златоверхий королевский шатёр и подсечь удерживающий его столб; шатёр упал, и полки Александровы возрадовались. Воин Ратмир, из слуг Александровых, «бился пешим, и обступили его враги многие. Он же от многих ран пал и так скончался». «Все это слышал я от господина своего великого князя Александра и от тех, кто участвовал в то время в этой битве», — уточняет автор, чтобы не было сомнений в истинности повествуемого. И сам Александр, возглавляющий такое войско, был героем выше рядовых, получил ранение, оставшееся затем шрамом на лице. Эпизод о Невской битве обрамляется описанием событий, говорящих о помощи Божьей войску Александрову. Перед битвой князь получает благословение от архиепископа Спиридона, с жаром молится в храме Святой Софии, на ходу припоминая слова из Псалтыри: «Суди, Господи, обидящих меня и огради от борющихся со мною, возьми оружие и щит и встань на помощь мне». Утерев слёзы после молитвы, вышел князь к дружине и, ободряя её, произнес лаконичную речь, начинающуюся со знаменитых слов «Не в силе Бог, но в правде» и утверждающую мысль о том, что превосходство в силе ничто без помощи Божьей. С этим и выступил в поход против «римлян». А помощь Божья Александру Невскому была дарована. В стране Ижорской был старейшина Пелгусий, муж праведный, совершавший ночной дозор на море в день выступления войска Александра в поход. Пелгусий сподобился увидеть видение: по морю, стоя в ладье, держа руки на плечах друг друга, плыли первые святые князья-страстотерпцы, Борис и Глеб. И сказал Борис: «Брат Глеб, вели грести, да поможем сроднику своему князю Александру». Об этом чуде Пелгусий поведал князю, как только тот пришёл на землю Ижорскую. И понял Александр, что с ним Бог, и повелел Пелгусию не рассказывать никому о видении. А выступил Александр в поход 15 июля, в день памяти святых Бориса и Глеба. Всё промыслительно в великом деле, когда решается судьба народа. Было ещё нечто необычайное. После Невской битвы оказалось, что на той стороне реки Ижоры, куда воины Александра даже не доходили, осталось множество врагов поверженных. И поняли все, что враги были перебиты ангелом Господним, как это уже бывало в ветхозаветные времена с защитой святого города Иерусалима при Езекии-царе. Небесное воинство помогло Александру и в битве на Чудском озере. Так в повествование о воинском подвиге Александра постоянно вплетается агиографический контекст, и все деяния князя становятся вписанными в общую священную историю человечества. В житии читаются ещё два важнейших постоянных места воинской древнерусской повести. Первый топос условно именуется «страхом перед именем». Это описание того, как имя непобедимого героя становится известным далеко за пределами его земли и используется как устрашение возможных врагов. Так и имя Александра Невского «прославилось… во всех странах, от моря Хонужского и до гор Араратских, и по ту сторону моря Варяжского и до великого Рима», а «жены моавитские начали стращать детей своих, говоря: «Александр едет!»». Это один из наиболее ярких примеров превращения имени собственного в нарицательное, синонимами к которому являются неустрашимость, непобедимость, храбрость, ставшая легендарной. Ещё один топос характерен для древнерусской воинской повести. Самая высокая похвала герою звучит не из уст автора произведения и подданных князя, а в речах его врагов. В очень небольшом житии Александра Первоначальной редакции таких эпизодов два, и это очень значимые характеристики в образе князя. Некий «именитый муж» одной «западной страны» по имени Андреаш, «повидав князя Александра, вернулся к своим и сказал: «Прошел я страны, народы и не видел такого ни царя среди царей, ни князя среди князей»». Почти то же самое говорил своим приближенным хан Батый, к которому в Орду ездил князь Александр по благословению епископа Кирилла: «Истину мне сказали, что нет князя, подобного ему». Если такие слова говорит враг, реальный или потенциальный, — значит, величие героя никем не подвергается сомнению и не является преувеличением его сторонников. Житие Александра Невского приводит очень важный эпизод из биографии князя. Однажды к нему были посланы два умнейших кардинала папы римского, чтобы рассказать русским о Законе Божьем. Ответ Александра папе Римскому, который не преминул расточить похвалы русскому князю, был достоин великого правителя великой страны. Посовещавшись со своими мудрецами, Александр кратко (и не без иронии) изложил всё, что знают русские о священной истории, о распространении Закона Божьего «от Адама до потопа» и до первого и седьмого Вселенских соборов. «Обо всем этом хорошо знаем», — заключает Александр, — «а от вас учения не примем». Князь был защитником своей страны не только от вражеской силы, но и от враждебных учений. Иронии не лишены и некоторые другие эпизоды жития, повествующие о врагах. После битвы на Чудском озере «возвратился князь Александр с победою славною, и было много пленных в войске его, и вели босыми подле коней тех, кто называет себя «Божьими рыцарями»». Одна деталь в тексте — босоногие рыцари, бредущие возле своих коней — передает снисходительное, но благородное отношение автора к поверженным врагам. Автор жития являет себя мастером художественных деталей изображаемого. В таком небольшом тексте сказано так много, в том числе в передаче эмоционального состояния свидетелей славного пути Александра. Этот путь не завершился с окончанием жизни князя, а слава его лишь начала возрастать. Уже Первоначальная редакция жития отразила первое посмертное чудо святого. Оно произошло сразу после смерти Александра Невского. «Когда было положено святое тело его в гробницу, тогда Севастьян-эконом и Кирилл-митрополит хотели разжать его руку, чтобы вложить грамоту духовную. Он же, будто живой, простер руку свою и взял грамоту из руки митрополита. И смятение охватило их, и слегка отступили они от гробницы его». Так тонко, двумя штрихами, передает автор благоговение свидетелей первого чуда перед только что почившим великим князем, являющим свое величие и после телесной смерти. Словно «дал знать» Александр Невский, что не оставляет он народ свой, что он жив, согласно глубокой вере христиан, вечной жизнью, придя ко Христу. Неслучайно князь был удостоен не просто монашеского пострига, а великой схимы с именем Алексей, в конце жизненного пути посвятив себя Господу, так много помогавшему ему. Высшего накала чувств полон плач по князю Александру. Это не риторические выражения, приличествующие случаю, а по-настоящему скорбный возглас мужа из круга Александрова, потерявшего своего наставника, покровителя, старшего друга, великого воина: «О горе тебе, бедный человек! Как можешь описать кончину господина своего! Как не выпадут зеницы твои вместе со слезами! Как не вырвется сердце твое с корнем! Ибо отца оставить человек может, но доброго господина нельзя оставить; если бы можно было, то в гроб бы сошел с ним!». Примечательно, что зафиксированные в Петровское время солдатские плачи о Петре Первом после смерти первого русского императора, почитавшего Александра Невского как своего небесного покровителя, развивают те же мотивы воинской поэтической речи. В одном солдатском плаче стоящий в карауле у царской гробницы солдат просит сырую землю расступиться, гробовую доску раскрыться, чтобы вернулся военачальник к своей армии, пребывающей в сиротской скорби. Как известно, ещё раз к образу Александра Невского русские с благоговением обратятся в годы Великой Отечественной войны. Русский народ, во все времена в величайших испытаниях отстаивавший родную землю, хранил память о князе Александре Невском, само существование которого в истории Руси давало надежду на преодоление испытаний и победу. А образ Александра Невского сохранила не только народная память, но и литература, оставившая в веках лик великого князя, в котором храбрость и силу неизменно сопровождало упование на милость и помощь Божью. Князя, непобедимого воина, утирающего слёзы в молитве.
[1] Охотникова В.И. Повесть о житии Александра Невского // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. I (XI — первая половина XIV в.). Л., 1987. С. 354–363. [2] Необходимо отметить, что в Первоначальной редакции именование Александра «Невским» ещё нет. Мы используем это историческое имя (закреплённое не ранее XV в.) по традиции. [3] Здесь и далее текст цитируется по изданию: Повесть о житии Александра Невского // Библиотека литературы Древней Руси / Под ред. Д.С. Лихачева, Л.А. Дмитриева, А.А. Алексеева, Н.В. Понырко. Т. 5: XIII век. СПб., 1997. С. 358–369.
1. Еремин И.П. Житие Александра Невского // Художественная проза Киевской Руси XI—XIII вв. / Сост. пер. и примеч. И.П. Еремина и Д.С. Лихачёва. М., 1957. С. 354–356.
2. Дмитриев Л.А. Повесть о житии Александра Невского // История русской литературы X—XVII вв. М., 1980. С. 173–177.
3. Охотникова В.И. Повесть о Довмонте и княжеские жизнеописания XI—XIV вв. // Источниковедение литературы Древней Руси. Л., 1980. С. 115–128.