РАЗМЫШЛЕНИЯ У КУЛЬТУРНОГО ПОДЪЕЗДА
Популярный в Великом Новгороде Центр современного искусства, созданный в 2009 году как одно из структурных подразделений Центра культуры и искусства «Диалог» — место притяжения почитателей и любителей искусства. Яркие художественные выставки современных мастеров живописи и графики Великого Новгорода и других российских городов, фестивали и фотоэкспозиции привлекают многочисленных посетителей. Автор статьи размышляет о том, как выстраивается работа Центра и каким образом её усовершенствовать и актуализировать, рассуждает о понятии «культура» в самом широком смысле слова, о «культурном подходе» и языке современного искусства.
Почему бы и нет? Некрасов размышлял у парадного подъезда (помните — «и пошли они, солнцем палимы»), Гоголь — у театрального. Правда язык сопротивляется — «культурный подъезд», так не говорят. Говорят: «Дом высокой культуры быта». А что это значит? Чтобы чисто, отремонтировано, культурно. А что внутри, в квартирах? Не случайно дантист из «Ивана Васильевича» сомневался, что можно бороться за такое высокое звание при тех безобразиях, которые творятся в новом, с иголочки, подъезде. А вообще, к слову «культурный» можно присоединить всё что угодно: от человека, революции, кода, очага, слоя, традиции, ценности, комплекса, центра до, наконец, самой жизни. А вот «событие» нельзя — язык сопротивляется. Почему?
Точный Герман в «Лапшине» всё время сталкивает слова «культура» и «зверь». С одной стороны лиса, которая «не до конца преодолела инстинкт хищника» и сожрала петуха, Патрикеевна, квартирная хозяйка, не очень симпатичная, но в целом терпимая (правда, Окошкин хотел на неё «написАть, что она мужа съела»), целый театр с неудачной пьесой про перековку зверей-уголовников в людей. С другой — «культурный возчик, называется!», «такое бескультурье…». Всё время напряжённая борьба культурного и не культурного. Но и время было такое, а задачи культурного строительства (вот ещё одно словосочетание) попроще. В музеях, например, приходилось вывешивать таблички «Не плевать», а то деревенские жители, хлынувшие в город, могли запросто, что называется, на пол и шваркнуть. В последний раз «плевательницы» встретил в фильме «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещён» — она была рубежом в разметке территории.
А «попроще» потому, что, например, в фильме «Кубанские казаки» приобретение пианино колхозным председателем означало приход культуры на село. А как ещё? А тот, кто этого не понимал, был председателем отсталым. В фильме «Дело было в Пенькове» звучат слова: «А где нам этой культуры набираться?». После всех приключений, с попыткой убийства, издевательств над пожилой женщиной (а так и надо — самогонщица, и в избу пускала желающих потанцевать), весёлых обманов и даже воровства, новый клуб всё же строится и проблема оказывается решена. Она и вправду на какое-то время была решена, появилось место, где можно было культуры «набираться». Впрочем, что-то мне подсказывает, что танцы-посиделки всё же лидировали в культурных приоритетах сельской молодёжи. Конечно, появились разного рода песенно-танцевальные коллективы из тех, кто ещё помнил культурные (!) традиции старой деревни, но это уходило, оставались кино и те же танцы, но уже не кадриль, а «под радиолу».
В годы моей работы в Новгородском музее-заповеднике приехали мы как-то на село в составе агитбригады с культурной (!) программой. Помню, одна девушка пропела кусок какого-то водевиля. Танцевала даже, но по свежевспаханному полю. Хлопали одобрительно (за то, что не упала) и из вежливости. С лекцией «Александр Невский» вышел конфуз, потому что селяне почему-то подумали, что будет спектакль, а лектором была дама в интересном положении, крайне были удивлены пришедшие — как это она исполнит такую ответственную роль. Я, впрочем, имел успех, потому что читал лекцию о музее деревянного зодчества, и речь шла об избах и деревенском укладе. Но в целом, мы, со своей разнарядкой на культурное обслуживание, были сами по себе, а люди, которых обслуживали, сами по себе.
Количество не всегда перерастает в качество. В буквальном переводе слово культура означает «возделывать, обрабатывать» и имело отношение к земледелию. Но вот первые переселенцы в Австралию, учитывая засушливый климат, начали обильно поливать всё, что посеяли. Получилось хуже — из почвы вымывались лежащие ниже соляные пласты и урожай погибал. Пока не догадались использовать точечный, «капельный» полив, ничего не получалось. А норвежское население Гренландии, с огромным трудом выживая в суровом климате, меняли моржовый клык не на так необходимое им железо или строевой лес, а на убранство большой, опять же с трудом построенной церкви. Колонисты не захотели перенимать опыт эскимосов ни в одежде, ни в рыболовстве (загадка, но рыбу вообще не ели), ни в морской охоте, а упорно продолжали воспроизводить модели культуры своей далёкой прародины (хотя там-то как раз рыбу употребляли за милую душу). Продержались 450 лет и всё-таки погибли.
Что же нужно человеку? Какая роль культуры в соединении рационального и символического? Не знаю, но количество, так сказать, инструментов культуры, находящихся на руках у населения, или количество посещений тех или иных мероприятий говорит о многом, но не очерчивает, не обозначает и уж тем более не вскрывает проблему культурного уровня. В фильме «Старый Новый год» «пианинам счёт потеряли». У Себейкина оно только появилось — «обучим девчонку…», а у Полуорлова стоит давно и «старые работники культуры» исполняют на нём прекрасные романсы, но оно же уже служит предметом ненависти у отпрыска. В фильме «Курьер» на пианино исполняется дикая, «контркультурная» песня про козла, а на малине у Горбатого не принимают классическую мелодию, а просят «Мурку». И надо исполнять. И пианино, и стадион, и художественная и музыкальная школы — это только возможность, но доводилось мне видеть и заросшие травой стадионы, а пианино сейчас отдают даром, только вывези. Как используют эту возможность люди или не используют вовсе — предмет для раздумья и анализа. В фильме «Неподдающиеся» парк культуры и отдыха переполнен, а в «Я шагаю по Москве» — и танцы, и карусели, и конкурсы, и концерты. Но я помню по родному Свердловску в 1960-е годы — сначала исчезли аттракционы типа «Комната смеха», потом гипсовые скульптуры типа «Девушка с веслом», детская железная дорога (большая, вокруг всего парка, и вполне сюрреалистически выглядели заросшие травой рельсы и развалившиеся вагоны), потом закрылся кинотеатр, а поскольку в городе был всего один пивзавод и с пивом было плохо, то появилось устойчивое мнение, что в парке Маяковского есть киоск и там всегда свежее пиво, поскольку туда завозят в первую очередь… Вот, собственно, и весь культурный (!) остаток. Заглянул сейчас на сайт парка и порадовался. Всё восстановлено! И кинотеатр, и детская железная дорога, появился и картинг, и динопарк, ледовый городок, и каток, и тинькофф-горка (15 метров в высоту). Но последний рейтинг результатов только за 2019 год, 366 баллов из 400 возможных, а рейтинг качества оказался и вовсе недоступным — видимо, ковид. И всё-таки, получается, что не только дисней-лэнды могут существовать. Да и у нас в Великом Новгороде, регулярно убеждаюсь, проходя по парку в Антонове — верёвочный аттракцион, прокат машинок, какая-то площадка с качельками. Востребовано. И это, безусловно, имеет отношение к культуре. Культуре развлечений. С элементами обучения, образования. Конечно. Здесь могут быть разные уровни: от финского музея «Эврика», где можно исследовать анатомию человека, испытать землетрясение, покататься на автомобиле с квадратными колёсами, в конце концов, или амстердамского, где и вовсе происходят чудеса с цветообразованием, например, до качелей-каруселей, и это тоже нужно.
И всё же мой главный тезис: количественный подход не должен быть единственным в оценке деятельности учреждения культуры. Помните — до революции в Тульской губернии был один писатель, а сейчас у нас в Союзе писателей более 130 человек. А кто этот единственный? Лев Толстой.
Требовать увеличения количества посетителей в три раза в Центре современного искусства нашего города, причём без увеличения финансирования, площадей, населения города — это, простите на грубом слове, — волюнтаризм. Знаю, что в Германии существует такая норма — 3% населения города должна посещать театр. Если меньше, то считается, театр не очень хороший, и возникают проблемы с бюджетным финансированием. А больше и не надо, поскольку это театр, а не рок-концерт. Может быть так? Но кто этот процент посчитает? Как обоснует?
Каковы же дополнительные критерии? Мне кажется, всё должно крутиться вокруг публики. С одной стороны, она голосует ногами и рублём, и это можно померить. С другой — мы почти не знаем, что происходит с ней до и после посещения «учреждения культуры». Мы знаем, что на «имя» пойдут, слышали, знают и прочея, на необычное, невиданное, чудное или бесплатное. Ввели Пушкинскую карту, по образцу древних греков. Но присмотритесь. Афинская демократия действовала комплексно: во-первых, применялся целый ряд возможностей нематериального стимулирования людей, которые вкладывались в новые театральные постановки (а это 75% всех затрат) — право самому вывести хор на сцену, воздвигнуть себе памятник, заказать известному художнику написать картину с соответствующим сюжетом. У одного спонсора закончились деньги, так он выставил чистую доску, на которой было написано — «Я такой-то победил на драматических состязаниях и заказал эту картину». К слову сказать, наверное, это первое концептуальное произведение в истории. Но, думаю, у нас эти меры ни к чему бы не привели, и не выстроилась бы очередь из желающих оплатить новую театральную постановку, а потом установить себе памятник. Но налоговые-то вычеты можно разработать? Во-вторых: был сформирован специальный зрелищный фонд, из которого оплачивались общественные пиры, процессии, жертвоприношения. Он был большой — 30 талантов в год. И из него покрывали расходы на посещение театра. Мы не знаем, была ли это оплата специальных свинцовых билетиков (теориконов) или каким-то образом ремесленникам компенсировали то, что они могли заработать в день посещения театра. Но странно, до этого театр и так был бесплатным. В чём же дело? Некоторые полагают, что бедные граждане нарушали порядок посещения и занимали лучшие места. Другие, что афиняне, получив деньги «на культуру», отдавали их нанимателям театральных зданий и организаторам, а те в свою очередь платили большой налог, и получалось, что народ имел, так сказать, услугу, а государство возвращало почти все деньги, но уже на другую статью. Может быть, не случайно Демосфен в тревожное время требовал перевести средства зрелищного фонда в военный, мотивируя это, правда, тем, что управляющие зрелищной казной пришли бедными, а уходят богатыми. Не знаю, с какими трудностями сталкивается проект «пушкинская карта» в нашей стране, но в «Диалоге» он идёт медленно из-за чисто бюрократических требований, исходящих из какого-то неведомого нам центра.
Так или иначе, но посещение растёт. Но дальше? Как нам формировать план? Исходя из наших, смею думать, профессиональных предпочтений-размышлений? Вечный вопрос: идти на поводу у публики или на полшага вперёд, в сторону, назад? А может, на шаг? Что из себя представляет этот «повод»? О субъективных трудностях я говорить не буду, но есть и объективные, и сколько угодно.
Современное искусство относится к типу искусств, говорящих на специфическом языке. Он не полностью оторван от классической традиции, но всё же в основном сформировался в конце XIX — начале XX века, и у меня есть стойкое ощущение, что его знают немногие. Можно и обойтись («нравится — не нравится», «да у меня ребёнок лучше нарисует» и пр.), но ведь можно лишиться целого мира современной визуальной культуры. Нельзя же претендовать на многое, оказавшись, без всякой подготовки, в зале иконописи, рассматривая иероглифы, наскальную живопись, да и любое классическое и не классическое искусство. Не так ли? И балет, и кино, и опера, et cetera, говорят на своём языке. Конечно, зритель не обязан разбираться в головоломках и можно просто отдаться чувству, наслаждаться, любоваться. Но вот на наших выставках, например, посетители чаще спрашивают о том, что хотел сказать художник, чем обращают внимание на то, КАК он это уже сказал.
Нам хочется разговаривать с нашим зрителем на одном языке, тем более что мы живём в историческом городе, а это, так сказать обязывает… Подавляющее большинство культурных смыслов концентрируется вокруг имён и событий, связанных с прошлым нашего города. Разговор о корнях культивируется и приветствуется. Я предлагаю говорить и о плодах (а также о стволе, ветвях и листьях). Помню, в советское время настаивали на формуле: «Новгород — город древний, город современный». Не кажется ли вам, что вторая часть формулы сейчас несколько погасла? Если это так, то почему?
В Новгородском центре современного искусства за 14 лет работы мы провели 479 выставок. В основном это художники из нашего города и Санкт-Петербурга. Хотелось бы и из других городов, но, хоть и ненамного, а доставка дороже. Проводили и фестивали, и выставочные серии («Золотые дипломы», выставки из музеев). Есть чем «отчитаться». По рейтингу, составленному одним туристическим агентством, мы заняли 10-е место среди центров современного искусства России, сразу вслед за самой известной институцией Сибири — галереей Бронштейна.
Сейчас сосредоточились на поиске «имён» — помню эффект от всего нескольких работ Бэнкси в составе одной сборной выставки. Или «юмора», причём не только в сюжете, но и в самой трактовке фактуры, колорите, теме. Или «экспрессии» — чтоб очевидно, чтоб брало за душу, цепляло, как говорили футуристы — «как будто пьёшь кипящий керосин». Или «её величества живописи» — очевидное мастерство, маэстрия. Словом, чтобы наш посетитель испытал духовное приключение, чтобы не остался равнодушным. Это самое плохое. Помнится, в Амстердаме я понял, что подхожу к художественному центру, за несколько кварталов (там были расписные причальные тумбы). В маленьком немецком городке оторопел, потому что оказался в… синем городе. Оказалась такая художественная акция. В Копенгагене — любимый праздник — день посещения художественных мастерских. Да мало ли… Мы тоже решили подойти к пространству Центра как к художественному. Чтобы везде — в уличных скамейках, дверных ручках, бордюрах, стенах, окнах, светильниках и т.д. и т.д., чувствовалось прикосновение руки художника. И смею думать, даже если выставки категорически не понравились, люди не уходят разочарованными, дескать, зря потратили время — сами больше не пойдём и других отговорим.
Но есть ещё, о чём мечтать… Вот приходит посетитель-зритель-клиент (и так к нему надо подходить, и так, и так). Причём приходит не в приспособленное, как это часто бывает с центрами современного искусства — чердаки-подвалы, а специально спроектированное здание. Кто бы сейчас вспомнил галерею Пегги Гугенхэйм, если бы не придуманное специальное включающееся-выключающееся освещение или внезапно возникающий звук мчащегося поезда. Так вот, всё говорит, что он оказался в особенном пространстве художественного центра. Это не обязательно мрамор и что-нибудь величественное, скорее, наоборот. В одном центре я видел роскошную лестницу, но устроители, чтобы снизить неуместный пафос, расчертили пространство под лестницей так, чтобы можно было измерить собственный рост. Прекрасное решение! Наш посетитель имеет выбор — осмотреть постоянную коллекцию (у нас, например, уже накопилось много работ, которые оставляют художники после выставки — основа коллекции музея современного искусства в Великом Новгороде) или познакомиться с временными выставками, коих много, от фотографии, дизайна, до графики, скульптуры, живописи. Есть и что-нибудь неожиданное — фотографическая коллекция канализационных люков, визуальный мир парфюмерии, надгробные памятники (шучу, наверное, а впрочем, почему бы и нет) или что-нибудь в этом роде. Наш посетитель не растерян, потому что рядом уже консультант-экскурсовод. Не аудиогид, а живой человек — вопрос-ответ, заинтересованный рассказ. На входе электронное панно, на котором реализуется то, что мы называем сотворчество со зрителем. Давно доказано, что картина или книга после опубликования автору не принадлежит, а принадлежит потребителю. Он дополняет, интерпретирует, негодует или радуется. А когда и как мы это творчество собираем? Книга отзывов — единственный ручеёк. А здесь… Голосование и высказывание, рефлексия на ожидаемые выставки, голосовые сообщения, словом, любые формы активности для человека пришедшего, а не зашедшего на сайт. Конечно, сайт вроде бы предполагает такое общение, но здесь-то ты видишь объекты искусства непосредственно, вживую, как говорится, «нюхаешь носом» (надо ещё научиться). Тем более что у многих картин или объектов стоят мониторы и можно увеличить холст (если он этого заслуживает, как это сделано в музее Ван Гога) и рассмотреть «кухню», мазок, как это сделано. И, главное — через это устройство можно выйти в мир и оказаться на открытии любой выставки в любой точке земного шара (мечты, мечты) или посетить любой музей или мастерскую художника, выставку которого сейчас увидел, или посмотреть другие его работы. Разумеется, всё устроено удобно, и можно расположиться в кресле, наедине с компьютером и пр.
Конечно, в этом Центре есть залы, где можно посмотреть авторское кино или видео-арт, концертные площадки, различные мастер-классы и Академия визуальных искусств, где в различных конфигурациях и для разных возрастов предлагаются программы по истории современного искусства и знакомству с ЯЗЫКОМ балета, оперы, кино, театра, изобразительного искусства, цирка, если хотите и массовых зрелищ. Музыка и литература не относятся к искусствам визуальным, но у нас в «Диалоге» Татьяна Берфорд читает такие лекции по ПОСТИЖЕНИЮ музыкальных произведений — заслушаешься. Так что темы «музыка-живопись» или «литература-иллюстрация» вполне могли бы быть. Конечно, художественный салон и книжная лавка, конечно детская площадка опять же с электронным табло, где можно было рисовать, «складывать» картины, подбирать цвета интерьеров. Получается — на весь день, а тогда и ресторан с блюдами голландских натюрмортов или кухни импрессионистов, винами ар-деко… Ну что ж, помечтали и хватит.
Мой друг, профессор из университета в Киото, переводчик. Когда жил здесь, всё удивлялся — почему в квартиру, которую он снимал всё время, приходил какой-то начальник и представлялся «старший по подъезду». Ни разу, говорит, не видел, чтоб он приезжал, всё время приходит, значит «старший по подходу». Я объяснял, что так не говорят, что не об этом тут речь. А теперь думаю, пусть будет так, как хотел Кэнъети Мацумото. Получатся не размышления у «культурного подъезда», а «размышления о культурном подходе». Так-то лучше.