ШУМ-ГОРА: НОВЫЙ ТИП СРЕДНЕВЕКОВОЙ ФОРТИФИКАЦИИ В НОВГОРОДСКОЙ ЗЕМЛЕ
Среди археологических памятников Новгородской области заметное место занимает огромная двухъярусная насыпь, находящаяся на территории древнего Передольского погоста в верховьях реки Луги. Благодаря своим внушительным размерам она известна как «Шум-гора»1. Данный объект достаточно рано попал в поле зрения исследователей. В 1880-е было опубликовано подробное описание памятников Передольского погоста, сделанное местным уроженцем М.И. Быстровым2 (Фото 1).
Фото 1. Шум-гора. Современное состояние. Вид с севера. Фото С.В. Трояновского
В 1984 году Н.И. Платоновой здесь было открыто селище площадью около 9 га, раскопки которого начались с 1985 года и продолжались с перерывами до середины 2000-х годов. За этот период на разных участках поселения было вскрыто 212 м2, а также раскопаны две насыпи, давшие интересный материал по погребальной обрядности носителей культуры сопок3. На самой Шум-горе никаких земляных работ не проводилось. Причина этого заключается, прежде всего, в осознании уникальности этого памятника и необходимости его сохранения как объекта археологического наследия в дошедшем до нас виде. В 2002 году по инициативе местных дачников-краеведов М.С. и С.С. Алексашиных при научном руководстве Г.С. Лебедева группой сотрудников Всероссийского научно-исследовательского геологического института им. А.П. Карпинского на Шум-горе были проведены георадарные исследования4. Эти работы сопровождались сообщениями в СМИ, вплоть до общероссийского уровня, об обнаружении внутри насыпи «полости, тоннеля или погребальной ниши», что однозначно подавалось как аргумент в пользу её экстраординарного погребального характера5. Неоднозначность результатов этих исследований и необходимость верификации данных георадарного обследования побудили в 2003 году Н.И. Платонову совместно со специалистами Всероссийского научно-исследовательского института разведочной геофизики («Рудгеофизика») и геологического факультета СПбГУ провести сейсмографические исследования Шум-горы. Итоги работ 2003—2005 годов легли в основу публикации в специализированном геофизическом издании6, а также были совмещены с итогами работ 2002 года в коллективной статье с участием археологов Е.Н. Носова, Н.И. Платоновой и Б.С. Короткевича, вышедшей в 2007 году7. В указанной статье было чётко сформулировано отношение к результатам, полученным при использовании георадарного тестирования. Наиболее интересный вывод был сделан относительно «низкоскоростной зоны», расположенной в центральной части насыпи, которая ранее, по данным сейсморазведки, была интерпретирована как «засыпанная погребальная камера». Данные электроразведки подтвердили наличие здесь аномалии, выразившейся в высоких значениях сопротивления, характерных для разуплотнённой песчаной фракции. Исходя из полученных данных, была предложена археолого-геофизическая модель Шум-горы. На представленном разрезе указаны зоны, сложенные различными грунтами (песками, суглинками), места скоплений валунов, а также «вероятное положение обрушенной погребальной камеры»8. К сожалению, различие горизонтального и вертикального масштабов на реконструированном разрезе затрудняет восприятие реальной ситуации (Рис. 2).
Рис. 2. Археолого-геофизическая модель кургана Шум-гора (по Борисик А.Л., Кашкевич В.И., Платонова Н.И., Блохин Н.Н., Анисимов А.А., Кашкевич М.П. 2009 г.)
Несмотря на важные и интересные данные, полученные благодаря геофизическим методам исследования Шум-горы, проблема её историко-культурной интерпретации до сих пор является предметом дискуссии. Как правило, Шум-гору последовательно называют сопкой, причём данный термин используется без кавычек. Внешние характеристики Шум-горы явно противоречат рассматриваемой интерпретации и выводят её из ряда сопок. Первым существенным отличием является диаметр основания, составляющий 70—75 м, тогда как у самых крупных сопок он не достигает 40 м. Другим — наличие значительной по размерам верхней площадки, имеющей диаметр около 18 м и, соответственно, площадь около 250 м2. Эти особенности дополняются наличием у насыпи двух отделённых террасой ярусов, что также не находит аналогий среди сопок (Фото 3). Итак, необходимо признать, что в целом, по облику, Шум-гора весьма отличается от сопок и, в отличие от них, не вызывает погребальных ассоциаций. Показательно, что местная фольклорная традиция, зафиксированная ещё М.И. Быстровым, связывает с данным объектом предания не о древнем захоронении, а о «провалившейся церкви». Он же приводит мнение «деревенских рационалистов», утверждавших, что Шум-гора — «это батарея, а на плечах и вершине её ставились пушки»9.
Фото 3. Сопка в д. Левоча Хвойнинского района (Новгородская обл.). Вид с юга. Фото А.В. Степанов
В случае с Шум-горой, характер напластований в её центральной и верхней частях не позволяет говорить о наличии здесь «засыпанной погребальной камеры». Линза «рыхлого песка», трактуемая как её заполнение после обрушения перекрытия, не может быть признана таковой по целому ряду причин. Так, распространение слоя песка на уровне верха ямы не выходит за её границы. То есть уровень, с которого якобы был осуществлён впуск «камеры», не фиксируется стратиграфическим методом. Далее, сама форма «песчаного заполнения камеры», представляющая в вертикальном разрезе трапецию, не могла образоваться в результате обрушения погребальной камеры. Если всё же допустить такую возможность, то следовало бы ожидать, что рассматриваемая линза будет иметь в разрезе форму перевернутой трапеции, то есть верхнее основание должно быть длиннее нижнего. И, наконец, обрушение столь значительного массива грунта в погребальную камеру должно было бы непременно привести к деформации, то есть прогибу вышележащих слоёв. Ничего подобного на реконструируемом разрезе Шум-горы не присутствует10. Итак, если попытаться оценить Шум-гору сквозь призму «больших курганов», то представляется очевидным, что, несмотря на нерядовое значение Передольского археологического комплекса, его статус вряд ли сопоставим с гнёздовским или черниговским. Поэтому считать её самым крупным княжеским курганом на Руси вряд ли правомерно. Выведение Шум-горы за круг погребальных насыпей ещё более обособляет этот памятник и побуждает к поиску аналогий как на территории Древней Руси, так и за её пределами. Причём набор приведённых выше аргументов вынуждает нас отказаться от трактовки Шум-горы как сакрально-погребального сооружения, связанного со славяно-скандинавской языческой традицией. Возвращаясь на исходные позиции в оценке внешних признаков насыпи, мы считаем наиболее вероятным и фактически безальтернативным признание этого объекта остатками оборонительного сооружения. Такой подход позволяет расширить пространственно-временные рамки при поиске возможных аналогий. Отметим, что до недавнего времени на территории Древней Руси были неизвестны городища, основой которых являлась искусственная холмообразная насыпь. При расширении географии поиска обнаруживается, что подобный тип фортификаций в X—XII веках был широко распространён в Западной Европе. Он известен под названием motte (от французского motte — «ком земли, комок», ж.р.), введённом в научную литературу в середине XIX века архитектором Виолле-ле-Дюком. Одной из наиболее распространённых версий происхождения термина считается норманнофранцузское название насыпного холма — motte (торф). Впоследствии термин получил развитие в староанглийском языке, где словом moat обозначали обводнённый ров, а motte приравнивалось по значению к выражению moated site («окружённый рвом холм»)11. В немецкой научной литературе подобные объекты в XIX веке обозначались термином Turmhügel (букв. «башенный холм»)12. Обычно motte имел в основном форму усечённого конуса; округлый или приближённый к квадрату в основании, диаметр холма был значительно больше высоты. На вершине возводилась деревянная или каменная башня (донжон), окруженная палисадом. Доступ в башню осуществлялся по деревянной лестнице, устроенной на склоне холма. Как правило, motte входит в двухчастную структуру, имеющую название motte and bailey, то есть «зáмок и двор» (Фото 4, 5).
Фото 4. Motte Биггар (Biggar, Шотландия). XI—XII вв. |
Фото 5. Motte Бринклоу (Brinklow, Уорвик, Англия). XI—XII вв. |
Совокупность исторических и археологических источников указывает на вторую половину X и XI века, как период возникновения и широкого распространения данного типа фортификаций в Западной Европе. Причинами этого, по мнению одних авторов, являлась внешняя опасность со стороны венгров и славян. Другая точка зрения связывает их с процессом феодализации («озамчивания») земельных владений. Границы распространения motte в первую очередь охватывают территорию северо-западной Франции (Нормандию), где, как считается, и возник этот тип укреплений. Сотни таких холмов появились в юго-восточной Англии после норманнского вторжения 1066 года и впоследствии распространились до севера Шотландии, а также в Ирландии. По мнению немецкого исследователя Херманна Хинца, зона распространения motte на европейском континенте достигала бассейна р. Эльбы, охватывая при этом исторические области Богемию и Силезию13. В последнее время в археологической литературе Польши и Украины появились публикации, связывающие с западноевропейскими образцами motte & bailey целый ряд «рыцарских замков» XIII—XVI веков на территории Польши и Западной Руси (Волыни)14. Сравнение Шум-горы с motte показывает наличие целого ряда сходных черт, совокупность которых не может быть случайной. Во-первых, это касается габаритов и пропорций насыпи. Безусловно, размеры motte зависели от различных факторов, и, не в последнюю очередь, от экономических возможностей их создателей. Во-вторых, важными факторами также были ландшафтные особенности местности, исторические обстоятельства и перспективы существования «земляного замка» в конкретных социально-экономических условиях. Необходимость возведения на верхней площадке деревянных или каменных укреплений обуславливала значительные размеры motte, и, соответственно, ещё большие размеры основания, достигающего в диаметре нескольких десятков метров. Высота могла варьироваться в широком диапазоне, но в большинстве случаев превышала 10 м. Наличие у motte двух ярусов не является распространённым признаком, хотя и в этом отношении аналоги Шум-горе существуют15. Причины возведения подобной насыпи могут иметь двойную природу: нижний ярус мог являться первым рубежом обороны; в то же время при возведении холма из текучих по характеристикам грунтов (пески, супеси, суглинки и глины) дополнительная опорная площадка нижнего яруса обеспечивала общую устойчивость сооружения при необходимой высоте. При этом нужно учитывать, что современные контуры двухъярусных в древности насыпей далеки от их первоначальных очертаний. Значительный объём грунта, необходимый для возведения motte, побуждал строителей искать способы снижения трудозатрат. Одним из них, как отмечает Х. Хинц, было использование естественных возвышенностей, превращаемых во внутреннее ядро насыпи. Кроме того, для этой цели использовались «искусственные насыпи, прежде всего, курганы доисторического периода»16. Именно такая ситуация выглядит наиболее реалистичной в отношении Шум-горы, что находит подтверждение в результатах геофизических исследований. Обнаруженные массивные каменные конструкции в центре основания насыпи и вероятные остатки круговой каменной обкладки на её периферии совершенно справедливо соотнесены исследователями с подобными объектами в сопках. Данный факт, а также местоположение Шум-горы в составе сопочной группы недвусмысленно указывают на то, что ядро существующей насыпи представляет собой сопку, по всей видимости, самую крупную в составе Передольского комплекса. Другим способом снижения трудозатрат при отсыпке искусственных холмов было использование широкого спектра материалов. Кроме грунтов различного происхождения — глины, песка, гравия, применялись рыхлые органические материалы — торф и хворост. В некоторых случаях использование органических материалов диктовалось сугубо инженерными потребностями наращивания размеров насыпи при минимизации затрат на использование сыпучих материалов. По всей видимости, сходный приём был использован и при сооружении Шум-горы. На наш взгляд, именно с ним может быть соотнесено наличие «низкоскоростной зоны» в центре насыпи. Происхождение этой зоны, характеризуемой меньшей, чем у обычного песка, плотностью грунта, может быть объяснено лишь присутствием в песке перегнивших органических примесей. Подтверждением этого является вывод исследователей о том, что пограничный слой этой зоны «сложен материалом, по своим характеристикам напоминающим торф»17. Компактная форма этой зоны, имеющей вид усечённого конуса, безусловно, с учётом нечетких границ и неизбежной деформации в процессе археологизации, позволяет высказать предположение, что наряду с грунтом в формировании этой части насыпи использовались древесина — стволы и ветви — лиственных пород, впоследствии сгнивших в процессе аэрации. Поверхность motte часто покрывали глиной либо деревянным настилом, иногда применялась сплошная каменная облицовка. В данной связи особенное значение приобретают многочисленные изображения motte на известном гобелене из Байё, где изображены насыпные холмообразные замки, причём насыпанные как норманнами, так и англосаксами. В шести случаях поверхность земляных насыпных холмов лишена каких-либо дополнительных деталей. Исключением является motte города Ренн со сплошным «панцирным» покрытием склонов, скорее всего, каменными плитами18.
Рис. 6. А — типичное укрепление «motte & bailey» (Мески Ж. Замки. М., 2003); Б — возведение воинами Вильгельма нормандского motte на территории захваченной Англии в 1066 г. Ковёр из Байо
Этот факт представляет особый интерес в связи с тем, что каменное покрытие в какой-то степени присутствовало и на Шум-горе. Интересная информация приведена М.И. Быстровым. Он отмечал, что на юго-западной стороне насыпи, на высоте метра от подошвы была вырыта яма, в которой на глубине менее 0,6 м обнаружены «толстые плиты порядочной величины, положенные одна на другую», что заставило остановить раскопки. «Старожилы Передольского погоста говорят, что такая обкладка плитами сделана не только с южной, но и с западной стороны, а с восточной она сделана из булыжных камней, притом на значительную высоту, и что эту обкладку можно было видеть прежде»19. В данном случае особое значение приобретает подтверждение наличия каменной обкладки насыпи, сделанное почти век спустя. В 1960-х годах С.Н. Орлов, составляя паспорт на памятник, отметил, что «на склонах сопки Шум-горы… есть ямы, размером 2 х 3 м, где обнажена насыпь с кладкой насухо из мелких плит»20. Как правило, motte окружался сухим или обводнённым рвом, грунт из которого использовался для насыпи. Данные геофизических исследований подтверждают наличие рва и у Шум-горы. Его ширина составляет около 4 м, глубина до метра, заполнение в настоящее время представляет собой «сыпучий материал», скорее всего, песок21. С учётом наличия рва диаметр первоначального основания Шум-горы был несколько меньше, а крутизна склонов более значительной. Сравнительно скромные габариты рва могут объясняться тем, что этот ров фиксирует вторую «послесопочную» стадию возведения насыпи, на которой требовался объём грунта, явно меньший, чем для всей насыпи. Таким образом, следует признать отсутствие причин, препятствующих рассмотрению Шум-горы в качестве motte. Важнейшей задачей, в соответствии с целью нашего исследования, является определение хронологических рамок, в которых существовали необходимые предпосылки для появления Шум-горы. Это означает необходимость оценки экономической возможности такого строительства с учётом трудозатрат, а также социально-политической актуальности. Понимание последней невозможно вне общеисторического контекста развития Новгорода и Руси в обозначенный период. Рассмотрим с этих позиций предлагаемые на сегодняшний день варианты интерпретации Шум-горы: как сакрально-погребальную, так и фортификационную, оставляя в стороне вопрос о степени их аргументированности. При первом варианте нижняя граница времени строительства Шум-горы должна совпадать с возникновением поселения (по определению Н.И. Платоновой, это первая половина X века); верхняя граница сооружения Шум-горы, исходя из общепринятой оценки времени бытования языческих объектов, должна быть ограничена временем Крещения Руси, то есть концом X века. Возможно сужение указанного хронологического диапазона с опорой на данные летописания и исторический контекст событий X века, связанных с Новгородом. Безусловно, одним из важнейших событий этого времени для Новгородской земли стал отмеченный в летописи поход княгини Ольги в 946/947 годах на Мсту и Лугу. Его целью, по наиболее признанной версии последних лет, стало распространение власти Новгорода на эти территории и уничтожение местных социальных структур, очевидно, проявлявших тенденции к сепаратизму22. Следовательно, возведение Шум-горы логически должно относиться к доольгинскому периоду, то есть ко времени возможного формирования очага сепаратизма на Верхней Луге, поскольку появление этого грандиозного объекта, как считают Н.И. Платонова и её соавторы, «носило знаковый характер и преследовало определенные (скорее всего, честолюбивые!) цели»23. В своих публикациях Н.И. Платонова уклоняется от прямого ответа на вопрос, с каким же периодом существования Передольского погоста следует связывать возникновение Шум-горы? Некоторый намёк можно найти в статьях 2007 и 2009 годов, где отмечается, что максимальный расцвет поселения приходится на первую половину X века, а с середины этого столетия начинается его упадок24. Динамика развития Передольского погоста представляется Н.И. Платоновой следующим образом: «Скорее всего, появление такого памятника, как Шум-гора, объясняется именно попыткой одного из династов утвердиться здесь и обрести независимость. Тогда понятно и другое — почему почти сразу после своего возникновения Передольское поселение оказывается охвачено пожаром… Пожар на Передольском поселении по времени может быть соотнесён именно с походом Ольги на Север. Вероятно, непокорные родичи достаточно быстро были наказаны, а основанный ими центр стал контролироваться из Новгорода»25. Теперь вернёмся к нашему варианту интерпретации памятника как фортификационного сооружения типа motte, имеющего широкие европейские аналогии. Предварительная датировка этого объекта может быть установлена в рамках XI—XII веков. Она основывается, во-первых, на времени широкого распространения motte в Европе, а во-вторых, на уже упоминавшемся хронологическом соотношении «погребенной» сопки и временем строительства земляной крепостицы. По целому ряду причин это строительство следует отнести ко времени княжения в Новгороде Мстислава Владимировича (1088—1117, с небольшим перерывом в середине 1090-х), хотя нельзя полностью исключать и период пребывания на новгородском столе его сына Всеволода Мстиславича (1117—1136, также с перерывами). Эпоха Мстислава и Всеволода имела принципиально важное значение в истории Новгорода. Её основным содержанием стало перераспределение власти и собственности между усиливающимся боярством и князьями. При этом одним из основных являлся вопрос о землевладении. Как считает Н.И. Платонова, «к 1130-м г. успел сформироваться некий фонд княжеских владений, преимущественно по окраинам волостей, освоенных в X в. сопочным населением». При этом в первую очередь князьями «приватизировались» участки вдоль водных и сухопутных путей, важных в стратегическом отношении. Исследовательница полагает, что земли по Луге имели прямое отношение к данному процессу, поскольку здесь, а именно в районе Передольского погоста, находился важный перекрёсток транзитных путей разного уровня26. Следует добавить, что в XI—XII веках Верхнему Полужью был присуща отчётливо выраженная положительная динамика демографического и, следовательно, экономического развития на фоне уровня, достигнутого в предшествующую эпоху сопок. В данном отношении Полужье разительно отличается от бассейнов Мсты и Ловати, где в этот период наблюдается резкое сокращение поселенческой сети, связанное с истощением фонда земель, пригодных для ранних форм пашенного земледелия27. Всё это указывает на особое значение Полужья для княжеской власти на рубеже XI—XII веков, хотя истоки данного явления, безусловно, уходят во времена правления Ольги. При этом Передольский погост в данной ситуации занимает особое место. С конца XI века, как отмечает Н.И. Платонова, здесь формируется плотно населённая округа, маркированная скоплением крупных могильников, при этом в качестве одной из причин демографического роста она допускает приток сюда населения извне28. На наш взгляд, это может быть логически связано с развитием княжеской вотчины. Возможным отголоском той ситуации является сохраняемый в названии деревни на противоположном берегу р. Луги топоним Княжая Гора. Не вызывает сомнений, что во времена Мстислава данная территория в экономическом отношении входила в сферу княжеских интересов в Новгородской земле. Одновременно с этим для эпохи Мстислава ощутимо просматривается настойчивая боярская политика ограничения княжеских притязаний на земельные владения. Это в полной мере отразилось в знаменитом тексте докончаний Новгорода с князьями, запрещающим князю и его окружению иметь «села» в Новгородской земле. Тем более, что формуляр этого документа, как считал В.Л. Янин, относится как раз ко времени княжения Мстислава Владимировича. В данных обстоятельствах вполне резонной выглядела бы попытка князя и его окружения манифестировать свои властные претензии на территорию, важную для него в различных аспектах. Присущим эпохе Средневековья способом выражения этих претензий было строительство военно-оборонительных сооружений, проще говоря, замков. Наиболее типичной формой зáмковой архитектуры в XI—XII веках на пространствах Западной Европы были резиденции феодальной знати, престижность и обороноспособность которых были призваны обеспечить насыпные холмы — motte29. В том, что на Передольском погосте появилось столь экзотическое для Древней Руси сооружение как motte, проявились не только приметы эпохи, но, прежде всего, культурная ориентация Мстислава Великого, связанная с его происхождением. Примечателен сам факт его рождения от брака Владимира Мономаха и Гиты — дочери последнего англо-саксонского правителя Англии Гаральда Гудвинсона. Их первенец, названный Мстиславом, в западноевропейских источниках известен как Гаральд — что сохраняло память о деде по материнской линии. В свою очередь Мстислав-Гаральд в 1095 году женился на принцессе Христине — дочери шведского короля. Во время княжения Мстислава в Новгороде явно фиксируется прозападная ориентация религиозной и культурной жизни. К числу этих проявлений следует отнести строительство Мстиславом грандиозного собора св. Николая в 1113 году на Ярославовом дворе, при том, что поклонение этому святому, по мнению М.Ф. Мурьянова, обрело культовый характер в Англии и Ирландии уже в X—XI веках и было особенно популярным при дворе Гаральда II, отца Гиты30. Столь же знаковым событием, демонстрирующим проникновение в церковную жизнь Новгорода латинского влияния, является легендарное прибытие в город в 1106 году Антония Римлянина. Развёрнутое им с разрешения епископа Никиты строительство монастыря стало, по мнению того же Мурьянова, «опорным пунктом католического влияния в Новгороде»31. Впечатляющим достижением отечественной науки в изучении этого периода стало введение в научной оборот А.В. Назаренко западноевропейского источника под названием «Похвальное слово св. Пантелеймону», принадлежащее перу известного богослова и проповедника первой трети XII века Руперта из Дойца. Из него следует, что Гита Гаральдовна поддерживала тесные связи с монастырём св. Пантелеймона в Кёльне, делая в него щедрые вклады32. Благодаря этим связям в «Похвальное слово» был включён пространный рассказ о чудесном исцелении новгородского князя Мстислава, сына Гиты и Владимира Мономаха, которое было приписано заступничеству св. Пантелеймона33. Гита Гаральдовна, по мнению ряда отечественных исследователей, провела последние годы жизни в Новгороде при дворе Мстислава34. Её кончину связывают с возможным участием Гиты в паломничестве в Иерусалим во время Первого крестового похода, одним из предводителей которого был её двоюродный брат Готфрид Бульонский. Сохраняя тесные связи с западным миром, Гита Гаральдовна, несомненно, оказывала сильнейшее влияние на деятельность, в том числе военно-оборонительную, своего сына Мстислава в Новгороде. Принимая во внимание отмеченный культурный контекст, следует признать, что появление на Верхней Луге «крепостицы» западноевропейского типа, столь популярного на исторической родине Гиты, в эпоху княжения Мстислава не выглядит таким уж из ряда вон выходящим. Безусловно, всё изложенное является лишь гипотезой, требующей тщательной проверки, в том числе в форме полевых археологических исследований. Но прежде необходимо ответить на прогнозируемое возражение потенциальных оппонентов: почему данное сооружение находится в составе сопочного могильника? Ответ, с нашей точки зрения, довольно прост. Резонно предположить, что при сооружении в Передольском погосте небольшой крепости по образцу западноевропейских зáмков могла быть использована насыпь существовавшей здесь к этому времени сопки. Таким образом, строители оборонительного холма просто существенно сократили объём необходимых земляных работ. К тому же значительный хронологический разрыв — около столетия — между временем создания языческих могильников и возведением крепости снимало тему возможного конфликта с потомками создателей сопок. Сравнивая возможные варианты интерпретации Шум-горы, следует отметить, что сакрально-погребальная версия, наиболее полно представленная в трудах Н.И. Платоновой, на наш взгляд, полна противоречий. Одно из них заключается в том, что в дошедшем до нас виде «большая сопка» Передольского погоста никак не может быть признана погребальным сооружением. Вторая, не менее важная, часть противоречий связана с попытками объяснить её экстраординарный облик историческим контекстом, не обеспеченным источниками. Насколько же долгим мог быть век самой Шум-горы как княжеского зáмка в центре Верхнего Полужья? Её функционирование в качестве опорного пункта княжеской власти, продолжавшееся, как мы полагаем, всего несколько десятилетий, прекратилось вместе с кардинальными изменениями в отношениях Новгорода с князьями, рубежом в которых стал 1136 год. На наш взгляд, в этом памятнике нашли своё материальное отражение политические, экономические и культурные реалии одного из ключевых периодов новгородской истории.
1 Высота насыпи, с учётом перепада рельефа, составляет от 12,0 до 13,5 м, диаметр — 70—75 м. Первый ярус имеет высоту 6,5—8 м, диаметр площадки первого яруса достигает 50 м. Диаметр основания второго яруса — 34—35 м, высота — до 5—5,5 м. Диаметр верхней площадки — 18 м; см.: Носов Е.Н. и др. Шум-гора: проблемы междисциплинарного неразрушающего исследования памятника // Северная Русь и народы Балтики. СПб., 2007. С. 221. Табл. 8 (вклейка).
2 Быстров М. Остатки старины близ Передольского погоста Лужского уезда Санкт-Петербургской губернии // ИРАО. СПб., 1880. Т. 9. Вып. 4. Стб. 381–410.
3 Платонова Н.И. О погребальном обряде Верхнелужских сопок (по материалам Передольского погоста) // Ладога и её соседи в эпоху средневековья. СПб., 2002. С. 181–195; Платонова Н.И., Жеглова Т.А., Лесман Ю.М. Древнерусский протогородской центр на Передольском погосте // Северная Русь и народы Балтики. СПб., 2007. С. 142–194.
4 Алексашин С.С. Надписи на камнях с сопки Шум-гора: проблемы интерпретации и опыт прочтения // Скандинавские чтения 2004 г. СПб., 2006.
5 Скакунов И., Замахин А. О чём молчит Шум-гора // Итоги. 2002. № 17/307; Алексашин С.С. Шум-гора. Новые данные в исследовании памятника культурного наследия. URL: http://norge.ru/shumgora1 (дата обращения: 20.12.2021).
6 Кашкевич В.И. и др. Опыт применения малоглубинной сейсморазведки для решения археологических задач // Вопросы геофизики. 2005. Вып. 38. С. 63–71.
7 Носов Е.Н. и др. Шум-гора: проблемы... С. 221–232.
8 Там же. С. 84, 87. Рис. 14.
9 Быстров М. Остатки старины ... Стб. 392.
10 Борисик А.Л. и др. Комплексные геофизические исследования кургана «Шум-Гора» // Археология и история Литвы и Северо-Запада России в раннем и позднем средневековье. СПб., 2009. Рис. 14.
11 Warner P. The medieval castle. Life in a fortress in peace and war. London, 2001. P. 31, 32.
12 Hinz H. Motte und Donjon. Zur Frühgeschichte der Mittelalterlichen Adelsburg. Köln, 1981. S. 11.
13 Мески Ж. Замки. М., 2003. С. 16.
14 Marcinsak-Kaizer A. Grody ziemi chełmińskeiej w poznym sredniowieczu. Torun, 1991; Sredniowieczny dwor rycerski w Polsce. Wizerunek archeologiczny. Lodz, 2011; Панишко С.Д. Стіжкові городища Волині // Матеріали і дослідження з археології Прикарпаття і Волині. Львів, 2011. Вип. 15. С. 329–337; Панишко С.Д. Укріплення типу «motte and bailey» у смт. Ратне // Минуле і сучасне Волині та Полісся. Ратнівщина в історії України і Волині. Вип. 42. Луцьк, 2012. С. 24–27; Панишко С.Д. Городища «motte and bailey» як перші лицарські двори Волині // Матеріали і дослідження з археології Прикарпаття і Волині. Львів, 2012. Вип. 16. С. 205–215.
15 См. например, ил. 5, а также: Hinz H. Motte und Donjon. Zur Frühgeschichte der Mittelalterlichen Adelsburg. Köln, 1981. S. 37. Abb. 23, 1.
16 Hinz H. Motte und Donjon... S. 24, 25.
17 Носов Е.Н. и др. Шум-гора: проблемы... С. 230.
18 Hinz H. Motte und Donjon... S. 37.
19 Быстров М. Остатки старины... Ст. 391.
20 Паспорта памятников археологии // Архив УГОКН НО.
21 Борисик А.Л. и др. Комплексные геофизические исследования... С. 87, 88. Рис. 14.
22 Конецкий В.Я., Носов Е.Н. Бельский археологический комплекс — древний административный центр Помостья // ННЗИА. Новгород, 1989. Вып. 2. С. 80; Кузьмин С.Л. О социально-политической структуре Новгорода и Новгородской земли во второй половине IX—XI в. // ННЗИА. Новгород, 1992. Вып. 4—5. С. 118; Платонова Н.И. Укрепленные поселения... С. 72—77; Петров Н.И. Поволховье и Ильменское Поозерье в IX—X вв. СПб., 1996. С. 55, 56.
23 Платонова Н.И. и др. Древнерусский протогородской центр... С. 146.
24 Там же. С. 185; Платонова Н.И. Передольский погост в системе... С. 323.
25 Платонова Н.И. и др. Древнерусский протогородской центр... С. 185.
26 Там же. С. 189.
27 Лебедев Г.С., Платонова Н.И., Лесман Ю.М. Археологическая карта Верхнего Полужья (вторая половина I — первая половина II тыс.) // Северная Русь и её соседи. Л., 1982. С. 45–49; Конецкий В.Я. Население долины р. Ловать в процессе сложения первоначальной территории Новгородской земли // ННЗИА. Новгород, 1988. Вып. 1. С. 26–30; Конецкий В.Я. К истории сельского расселения и хозяйства в долине р. Ловать в эпоху Средневековья // ННЗИА. Новгород, 1992. Вып. 6. С. 38–44; Носов Е.Н., Конецкий В.Я., Иванов А.Ю. Комплекс археологических памятников в долине р. Белой в контексте древней истории Северо-Запада России: итоги и перспективы // У истоков Новгородской земли. Любытинский археологический сборник. Любытино. 2002. Вып. 1. С. 35, 36.
28 Платонова Н.И. Две группы древнерусских памятников Верхнего Полужья // КСИА. 1981. Вып. 166. С. 42–44.
29 Мески Ж. Зáмки. С. 16–18.
30 Мурьянов М.Ф. Русско-византийские церковные противоречия в конце XI в. // Феодальная Россия во всемирно-историческом процессе. М., 1972. С. 222–224.
31 Там же. С. 220.
32 Назаренко А.В. Неизвестный эпизод из жизни Мстислава Великого // Отечественная история. 1993. № 2. С. 69.
33 Назаренко А.В. Неизвестный эпизод... С. 65–78.
34 Кучкин В.А. Чудо Св. Пантелеймона и семейные дела Владимира Мономаха // Россия в Средние века и Новое время. М., 1999. С. 55–57; Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях: Междисциплинарные очерки культурных, торговых, политических связей XI—XII вв. М., 2001. С. 597, 598.