«СНЯТЬ ЧУВСТВО ВИНЫ…»
Уже не помню, как я познакомилась с Ингрид и её друзьями. В практике работы гидом такие встречи случались каждый день. Но туристы приезжают и уезжают, и только с немногими завязываются дружеские отношения.
Сейчас Ингрид уже 86 лет. Она бывшая учительница. Учителя в Германии получают хорошую зарплату и приличную пенсию. Она могла бы объездить весь мир, но в последние годы она неоднократно ездила в Африку и собирала деньги для помощи бедным африканским общинам. Помнится, в один из её приездов в Новгород она попросила разместить её с подругой на частной квартире, чтобы лучше узнать, как живут русские.
На мой вопрос, можно ли напечатать её рассказ в русском журнале, она ответила, что была бы счастлива, ведь это помогло бы снять чувство вины, которое она испытала восьмилетней девочкой тогда в Берлине в 1945 году, перед тем русским солдатом. Это событие, по её словам, сыграло большую роль в её становлении, разрушило прежнее представление о друзьях и врагах, помогло видеть в других людях прежде всего человека.
РУССКИЕ ПРИШЛИ
От слёз размягчается защитная броня и тает застывшее сердце.
Слеза оплакивает и излечивает одновременно.
Кларисса Пинкола Эстес
Это было в Берлине в мае 1945 года. Мы проводили дни и ночи в подвале. Уже не слышно было воя сирен, предупреждающего о начале и конце бомбёжек.
Часть города, в которой мы жили, не очень пострадала от них, но разрывы бомб вдалеке были слышны постоянно. Страху и ужасу не было конца. Густые клубы дыма покрывали небо над городом. Потом наступила тишина, и мы вернулись в нашу квартиру.
Страх бомбардировок уступил место страху перед будущим. Русские отмечали победу стрельбой из ракетниц. На соседней улице стоял танк, на котором семь русских солдат праздновали конец войны. Слово «русские» было для нас олицетворением ужаса. Рассказывали об их страшных зверствах. Мы страстно желали, чтобы первыми сюда пришли не русские, а американцы. Одну пожилую соседку, которой я носила картофельные очистки для кроликов, постоянно убеждала в том, что здесь первыми непременно появятся американцы, пытаясь, таким образом, по моей детской наивности, рассеять её нескрываемый страх.
К нашей квартире примыкало маленькое помещение, увенчанное башенкой, и часто, когда отчаяние охватывало меня, я отправлялась туда, чтобы помолиться.
В эти дни страх, который обуял нас всех, испытали и три молодых немецких солдата, на лицах которых едва был заметен первый пушок бороды. Увидев русские танки за углом, эти молодые люди в униформе, всё ещё одержимые идеей защиты родины, выпустили по нему свои последние фаустпатроны.
Долго ещё стоял сгоревший русский танк на углу той улицы. Глядя на русских и немецких солдат, я размышляла о судьбах людей.
Несколько дней спустя мы увидели русских солдат в саду наших соседей. Они пытались завести машину, которую нашли в гараже. Мы прилипли к оконным стёклам. Так вот как выглядели «чудовища», которых мы боялись!
Сидя на частном бункере наших соседей, один русский солдат играл на аккордеоне. Увидев нас в окне третьего этажа, он что-то крикнул через забор и побежал по саду.
Моя мать в предчувствии худшего отправила меня с моей старшей сестрой и ещё двумя молодыми женщинами в дальний угол квартиры, чтобы там спрятать. Не успела она ещё отодвинуть корзины, которые закрывали проход к двери в маленькую комнату, как в квартиру постучали. Мысль о страшной вспыльчивости русских, о чём нас предупреждали, заставила её как можно быстрее открыть входную дверь. Высокий, спортивного вида мужчина вошёл в квартиру и заставил маму показать все комнаты. В кабинете моего отца он застыл перед книжным шкафом. Этой возможностью воспользовалась мама, забежав в спальню и отодвинув корзины перед дверью, которая вела в маленькую комнату. И вот русский солдат уже в спальне. Мы, младшие дети, сгрудились вокруг мамы в последней комнате, когда русский спросил на ломаном немецком: «Ты мать?». Мама ответила: «Да». Он вытащил свой пистолет, направил на моего брата и сказал: «У меня тоже были жена и сын, пришли немцы, убили». Со страхом и ужасом я посмотрела на мужчину. Слёзы текли по его лицу.
Он повернулся и ушёл. Впервые я увидела плачущего мужчину. Эти слёзы растопили броню моего страха — он исчез. Меня наполнили тепло и симпатия к этим людям и одновременно сомнения, связанные с этой войной. Что произошло на самом деле?
Я больше не верила взрослым, тому, что они рассказывали о войне, о «наших врагах». Отныне я не верила никаким предрассудкам.
И сегодня меня преследуют эти вопросы, они оказали большое влияние на мою жизнь, возвращая память к щемящей боли о том, какое горе могут одни люди причинить другим.
Перевод С.И. Цветковой