ВЕЛИКИЙ НОВГОРОД И ВЕЛИКИЙ РАСКОЛ

История Великого Новгорода и его земель к настоящему времени кажется изученной почти досконально, ведь с начала XIX века в свет вышли сотни книг по этой теме. Труды учёных повествуют вроде бы обо всех сторонах жизни древних новгородцев, от политической до музыкально-инструментальной. Однако восприятие здесь церковных преобразований, проводившихся в середине — второй половине XVII столетия патриархом Никоном и царём Алексеем Михайловичем, появление новгородского старообрядчества, его история и культура, — всё это до сих пор мало исследовано специалистами и почти совсем неизвестно широкому кругу небезразличных к прошлому нашей страны. Достаточно сказать, что обобщающего исторического труда под названием «Старообрядчество Великого Новгорода» доселе не существует.

По отдельным же аспектам этой темы написано достаточно много. В частности, исследователи активно интересуются судьбами Выговской пустыни — всероссийского центра старообрядцев поморского согласия, который был основан в Карелии в 1694 году, когда это была территория Новгородской епархии. До начала 1680-х годов сюда же входил и знаменитый Соловецкий монастырь на островах в Белом море. Здесь, как известно, в 1657—1676 годах вышеупомянутой реформе сопротивлялись весьма жёстко, в том числе и путём вооружённой борьбы. Этим событиям посвящён целый ряд исторических трудов. Следует отметить, что одним из авторов, чьи взгляды и выводы считаются и сегодня наиболее объективными, является историк, представитель Русского Зарубежья Сергей Александрович Зеньковский. Ещё в 1970 году в Мюнхене вышла в свет его монография «Русское старообрядчество. Духовные движения семнадцатого века» (переиздана в Москве в 1995-м и 2006-м, есть и более поздние перепечатки этих изданий). Автор практически впервые увязал сопротивление церковной реформе в землях бывшей Новгородской республики с ещё сохранявшимися здесь в XVII веке «консервативно-демократическими» традициями.

Сергей Александрович Зеньковский

Зеньковский С.А. «Русское старообрядчество» (М., 1995)

По оценке Зеньковского, старообрядчество есть «самое значительное религиозное движение в истории русского народа» (народа, замечу особо, а не государства). Великий же Новгород в XV—XVII веках, как известно, был вторым по значению после Москвы городом в стране. Уже в силу этого новгородцы просто не могли остаться в стороне от событий, буквально всколыхнувших Русь в 1653 году, когда патриарх и царь начали реформировать Церковь. Отношение здесь к этому мероприятию складывалось в основном под влиянием трёх следующих факторов.

Как уже отмечалось, в Великом Новгороде и его землях в XVII столетии ещё существовали остатки традиций свободы, восходившие к временам независимой республики. Причём принципы выборности бытовали, в частности, на низовом уровне церковного управления. Общины конкретных храмов сами выбирали из своей среды приходских служителей, зачастую включая и священников. Приведу в этой связи только один пример, из рукописного сборника XVII века, происходящего из новгородского храма св. апостола Филиппа на Нутной улице. Этот исторический источник был опубликован в 2001 году известным архитектором-реставратором Нинель Николаевной Кузьминой. Здесь содержится перечень обязанностей избираемого прихожанами пономаря. Помимо прочего, он отвечал за сохранность ценного имущества, которое уличане зачастую отдавали на хранение в церковь, точнее в подцерковье. Ведь здание храма было каменным и потому более защищённым от пожаров и грабителей, чем деревянные по преимуществу дома большинства тогдашних новгородцев. Итак, обращаемся к историческому документу. Пономарю вменялось в обязанность «и в подцерковьях, и в чуланах всякаго улицкаго поставленья ото всего беречи накрепко, ото всяких лихих людей. И самому ему… над тое церковною казною никакие хитрости не учинить. И в церкве, и в олтаре, и в пределах, и в папертях по вся Воскресения Христова выпахать (начисто прибирать — А. П.), что было можно в землю поклонитца. И на церкви, и на олтари, и на пределах, и на папертях по вся лета такожде… выпахивать всякое сорьё. …А подцерковье всех и чуланов никому на сторону, кроме своей улицы уличаном, ни на какое поставленье не отдавать. И уличане свои, что в подцерковьях и в чуланах поставят, и ему с того за поставленье ни за какое ничего у них не имать. А своего ему, пономарю, поставленья в подцерковьях и чуланах никакого не держать. И у священника, и у дьячка, и у всех уличан быть в послушании и в покорении… ни в каком церковном чину и доходу не перечить, и пьяну в церковь Божию не ходить, и никакою бранию священника, и дьячка, и уличан не бранить. …А без священническаго ведома прочь не збежать и без улицкаго ведома, пока уличане не откажут. …И ему …книг беречь и малым робятам, как …доведетца по книгам говорить, …над ними смотреть и приказывать крепко, чтоб оне …книг берегли и не драли, и воском слов не закапывали, и по домам из церкви книг без спросу и без ведома никто не брал».

Согласитесь, широта круга обязанностей, мера ответственности пономаря, в том числе и материальной, впечатляют. А был он, повторю, выборным, а не назначенным кем-то «сверху» лицом. Назначенного-то могли и, мягко говоря, не вполне принять, как, например, случилось в 1650-м с митрополитом Никоном, будущим патриархом. Иными словами, в Новгородской епархии XVII века сохранялась практика противопоставления воли групп людей, пусть и небольших, давлению центральных органов духовной власти.

Строй церковно-народной жизни был не только традиционным, так как существовал веками, но ещё и сакрализованным, то есть священным и неприкосновенным в сознании новгородцев того времени. Ведь духовная слава многочисленных святынь и святых Великого Новгорода после его вхождения в Московское государство ещё более возросла, стала всероссийской. Ряд церковных деятелей Новгородской земли был канонизирован в Москве в XV—XVII веках. В начале XVII столетия представители новой правящей династии Романовых на своём старом боярском дворе близ Московского Кремля основали монастырь в честь иконы Знамения Пресвятой Богородицы, главной святыни Великого Новгорода. Кстати, совсем неподалёку располагалось и старинное Новгородское подворье в Москве. В общерусских печатных «Месяцесловах» середины XVII века содержится 27 памятных дат, так или иначе связанных с Новгородской епархией. Ещё большее число святых относилось к разряду местночтимых, их имена не вносились в «Святцы» московских изданий. В частности, эти угодники почитались в монастырях Великого Новгорода и его ближайшей округи, общее число которых к 50–60-м годам XVII века равнялось шестидесяти, что весьма много даже по древнерусским меркам. Для сравнения, в Москве в это время было около 20 монастырей, при большей площади и населённости столицы. Всё это было серьёзным препятствием для восприятия людьми со средневековым христианским сознанием, воспитанными на местных церковных традициях, самой насаждавшейся реформаторами Церкви мысли о том, что здесь, в сём духовном величии, что-то, оказывается, «несовершенно» и даже «еретично», требует какого-то «исправления». Собственно, те, кто с этим тезисом так и не примирился, и стали старообрядцами.

Едва ли не в решающей степени на судьбы новгородского староверия повлиял реальный исторический опыт открытого или подспудного противоборства властям Центральной Руси, вкупе с последствиями различных потрясений рубежа XVI—XVII веков. Эта память прошлого не была для Новгорода положительной: длительная борьба за сохранение независимости завершилась в конечном счёте поражением. Затем были учинённые Иваном Грозным опричный погром 1570 года и Ливонская война, приведшие к значительному истощению людских и хозяйственных ресурсов Новгородской земли. Один из оплотов русского Православия, она, ослабленная и обескровленная, в Смуту впервые пережила позор почти полной оккупации пришельцами с Запада, которых считали «нечестивыми еретиками». Наконец, было подавлено и восстание 1650 года. И коль скоро речь дошла до него, уместно перейти от краткого анализа факторов, повлиявших на историю новгородского старообрядчества, к непосредственному описанию событий середины XVII века.

Патриарх Никон до возведения в сей сан был митрополитом Новгородским, хотя и недолго, в течение всего двух лет. И в первый же год его пребывания на местной кафедре в городе происходит восстание. Оставляя в стороне известные экономические причины, обратимся к духовной составляющей мятежа. Новый архиерей своим характером и действиями вошёл в серьёзное противоречие со сложившимися в Новгороде традициями. Во-первых, вопреки канонам Церкви, Никон был поставлен при ещё живом прежнем митрополите Афонии, который вдруг как-то очень быстро ушёл на покой в Хутынский монастырь, официально по старческой немощи. Однако скончался он в 1652-м, том же году, когда и Никон покинул Новгород. Замечу, что впоследствии владыка Афоний был причислен к лику местночтимых святых. Уже эти обстоятельства работали, безусловно, против Никона в глазах местных жителей. Во-вторых, и митрополит Афоний, и унаследовавший после Никона новгородскую кафедру Макарий, по отзывам современников, были людьми «кроткими», то есть молитвенно-созерцательного настроения, строгими аскетами, совсем не склонными к реформаторской активности.

Никон же, едва появившись в Новгороде, начал решительные перемены. За богослужениями было введено киевское четырёхголосное (т.е. партесное, католическое по происхождению и духу) пение, вместо древнерусских унисонных распевов. А ведь многие из них имели, безусловно, местное, новгородское происхождение. Одновременно началась бурная строительная деятельность нового владыки, частью которой стали некие перестройки внутри Софийского собора. Реакция на них со стороны горожан — участников выступления 1650 года, весьма характерна и показательна. Она позволяет многое понять не только в данном конкретном мятеже, но и уяснить те особенности коллективного самосознания, которые проявились впоследствии и в старообрядческом движении.

Итак, упомянутые выше действия митрополита поставили его в представлении многих жителей города в разряд ни больше ни меньше… изменников Родины. Обвинение Никона в намерении «церковь Софею Премудрость Божию рушить и столпы ломать» вошло в челобитную, направленную царю восставшими новгородцами. Оттуда же известно, что жители города предприняли в той ситуации: «А та государь, соборная церковь, состроена по ангельскому благовестию. И мы, всяких чинов люди, о том ему, митрополиту, били челом и соборной церкви рушить и столпов ломать не дали. <…> И многие он, Никон митрополит, неистовства и смуту в миру чинит великую, и от тое ево смуты ставитца в миру смятение». Другие подробности происшедшего выясняются из «расспросных речей» одного из участников выступления: «А столпы де в соборной церкви митрополит хотел розобрать… в прошлом году в Петров пост. <…> И мирские люди, собрався многие, приходили к митрополиту с шумом и говорили, то де им стало за зло: преже его, митрополита, многие власти были, и старины ничего не портили. И они де мирские люди ему де митрополиту старого ничего в соборной церкви переделывать не дадут. И подвези (строительные леса — А. П.) из церкви мирские люди тотчас выбросали, и мастеров де… хотели бить, и мастеры де от мирских людей перехоронилися. И по та места то дело и стало».

Новгородцы того времени, во всяком случае те, кто выступил против Никона, явно имели весьма высокий уровень самосознания. Они твёрдо считали в первую очередь самих себя, а вовсе не руководство, причём любого ранга, ответственными за неприкосновенность, в данном конкретном случае, материального воплощения истинной веры. Они и царю не стеснялись и не устрашались объявлять, что раз святая София построена «по ангельскому благовестию», то они не дадут «портить» её «старину» кому бы то ни было, даже ценою собственной жизни. Эти события стали ярким, но, увы, последним столь масштабным проявлением древненовгородской консервативной, точнее же, православной демократии. Однако этот строй мышления был присущ не только Великому Новгороду, что отчётливо показали события последующих лет.

В 1652 году «избранием и повелением великаго государя» Никон стал патриархом всея Руси и уже в феврале 1653-го начал пресловутую реформу. Напомню, что в 1971 году Поместный собор Русской Православной Церкви Московского патриархата, по докладу Ленинградского и Новгородского митрополита Никодима (Ротова), «рассмотрев вопрос <…> с богословской, литургической, канонической и исторической сторон», признал никоно-алексеевские церковные преобразования «более чем сомнительными». Были отменены «яко не бывшие» и проклятия, наложенные на старые обряды и их приверженцев Никоном и его последователями. Эти решения неоднократно подтверждались впоследствии, в том числе на Архиерейском соборе Московской патриархии, состоявшемся в 2004 году.

Однако это прозрение случилось более чем 300 лет спустя. Оно, к тому же, не сопровождалось и не сопровождается массовым возвращением приверженцев официальной Церкви к дониконовским традициям. Основоположники же старообрядчества знали о неправоте дел патриарха и царя уже тогда, когда дела эти вершились. Они, в первую очередь знаменитый протопоп Аввакум, стали активно и открыто обличать власть имущих в «порче старины» и создавать независимые от «реформированной» Церкви общины. Теперь здесь имелось в виду не только материальное воплощение веры, как у новгородцев в 1650 году. Противники поспешных преобразований стремились спасти старину духовную, воспринимавшуюся как надёжный путь, приведший к спасению и вечной жизни сонмы русских святых, просиявших со времени Крещения нашего Отечества до злосчастной реформы.

Среди этих отважных людей был всего один представитель высшего духовенства — владыка из подмосковной Коломны Павел. Ему, как и прочим не подчинившимся, вскоре пришлось жестоко пострадать за убеждения. В 1654 году он был лишён сана и отправлен в ссылку, как раз в Новгородскую епархию. По одним данным, его поместили в Палеостровский монастырь на Онежском озере в Карелии, и там спустя некоторое время сожгли заживо. Современные исследователи более достоверными считают другие сведения о гибели епископа Павла 3 апреля 1656 года в ссылке в новгородском Хутынском монастыре. Об этом событии сохранилось такое свидетельство современника: «Никон посла слуг своих тамо в новгородския пределы, идеже он ходя странствовал. Они же тамо обретоша его в пусте месте идуща и похвативше его, яко волцы кроткую овцу, и убиша его до смерти, и тело его сожгоша огнем по Никонову велению». Здесь обращают на себя внимание два обстоятельства: во-первых, опальный владыка Павел живёт в отнюдь не бедном монастыре, где был «на покое» и митрополит Афоний, он освобождён из-под стражи, ходит где-то «в пусте месте»; во-вторых, Никон предаёт его смерти не через формальные следствие и суд, а почему-то тайно подсылает убийц. С чем же связаны эти странности?

Найти ответ помогают имеющиеся сведения о преемнике Никона на Новгородской кафедре, митрополите Макарии, вошедшем в историю как Макарий III. Бывая в Москве, он вполне смиренно подписывал все принимавшиеся там постановления о церковной реформе. Но, когда в 1655 году в Новгород были присланы, якобы исправленные, новопечатные богослужебные книги, митрополит не стал вводить их в употребление простым личным указом. Он собрал авторитетных в епархии духовных лиц, и после совещания с ними приказал сложить привезённое в одной из палат Владычного двора, запереть и запечатать архиерейской печатью. Моментального перехода Новгородчины на «новый обряд», таким образом, не произошло.

Вероятно, об этом довольно быстро узнали в Москве, но мгновенно реагировать на «крамолу» не стали. Была свежа, видимо, память о мятеже 1650 года, к тому же в 1656-м вспыхнула новая война со Швецией. Скорее всего, было сочтено за лучшее не беспокоить епархию, расположенную вблизи от зоны боевых действий. Правительство было больше озабочено состоянием новгородских укреплений. Их спешно ремонтировали, причём «лес секли» для этого крестьяне митрополита.

Однако владыка Макарий был не только осторожным охранителем. Он предпринял весьма масштабное «обновление» ряда новгородских храмов и монастырей, в первую очередь — Софийского собора. Уже в 1652-м здесь были перенесены на новые места и украшены раки с мощами основателей храма — свв. князя Владимира и матери его Анны. Через год в соборе был настлан новый пол, упорядочена расстановка образов в иконостасе, для расширения пространства стёсаны некие «грани от столпов, что за иконами быша». В отличие от 1650 года, эти действия не вызвали какого-либо возмущения новгородцев. Напротив, теперь уже патриарх Никон приказал «учинить по-прежнему». Правда, сегодня трудно сказать, было ли исполнено это указание. В том же 1653-м отлит крупнейший колокол Софийской звонницы, сохранившийся доселе «Праздничный», или «Макарьевский», весом в 1614 пудов. Ещё через два года был практически полностью заменён, написан заново, местный (нижний) ряд главного иконостаса св. Софии, включая Царские врата. В основном именно эти иконы находятся там и сегодня. И хотя первоначальная живопись сохранилась не полностью, совершенно ясно, что стиль её строго «дониконовский», характерный для московской школы первой половины XVII века. Здесь нет и следа тех западных влияний, которые буквально хлынули в иконопись Руси во время церковной реформы. Среди этих образов находилась первоначально и икона небесного покровителя царя Алексея Михайловича, преп. Алексия, человека Божия.

В этой связи крайне любопытно то обстоятельство, что сообщающий обо всех этих «обновлениях» «Новгородский хронограф» XVII столетия говорит о переделке местного ряда св. Софии 1655 года после рассказа о самовольном оставлении Никоном патриаршества, которое произошло тремя годами позже, в 1658-м. Эти картины — бегство одного иерарха и спокойная созидательная работа другого, конечно, контрастируют между собой. Возможно, это есть намёк на надежды как митрополита Макария, так и прочих новгородцев, равно как и старообрядцев всей Руси, на то, что с уходом Никона царь Алексей откажется от реформирования Церкви. В этом случае новгородский владыка, наверное, выглядел бы одним из наиболее предпочтительных кандидатов в патриархи: он сохранил епархию от поспешных изменений, «возобновил» кафедральный собор в «дореформенном» стиле, народ спокоен и царь в почёте, вот и икона его святого в главном храме поставлена. И в этом контексте находят объяснение упоминавшиеся выше «странности» в судьбе ссыльного епископа Павла Коломенского. Ведь находился-то он здесь среди единомышленников, под покровительством владыки Макария, отсюда — отсутствие стражи. Известно об отрицательном отношении к опальному одного лишь хутынского настоятеля. Вместе с митрополитом Павел мог бы, согласно церковным канонам, рукоположить ещё одного епископа-старообрядца. Причём, разумеется, это было бы совершено в глубокой тайне от реформаторов — патриарха и царя. Возможно, именно поэтому Никону пришлось подсылать к Павлу неведомых убийц. Сам же факт ссылки епископа в нереформированную епархию мог свидетельствовать о своеобразном почтении к владыке или о надежде на «покаяние» перед патриархом бывшего носителя весьма высокого сана. Ведь в Русской Церкви того времени епископов вообще было немного, менее двадцати на всю страну.

Восстановления «старой веры», однако, не произошло. Хотя после самоустранения Никона старообрядцы особенно усердно «заваливали» Алексея Михайловича челобитными с мольбами о возвращении к «древлему благочестию». Царь продолжил реформы и без своего бывшего любимца патриарха, при помощи духовных лиц из порабощённой турками-османами Византии. Но до 1663 года, когда скончался митрополит Макарий, этот процесс так и не затронул Новгородскую епархию. А за год до смерти, в 1662-м, владыка Макарий поставил в сан священноигумена Николо-Беседного монастыря в Тихвине инока Досифея. Впоследствии он сыграл весьма существенную роль в деле сохранения старообрядчества, причём в масштабах всей страны: в 1670 году в Москве именно он постриг в иночество с именем Феодоры знаменитую боярыню Феодосию Прокопьевну Морозову. Возможно, Досифей представлялся Макарию наследником его миссии твёрдого, но вместе с тем очень осторожного противостояния «новолюбцам». Интересно в этой связи, что исследователи не приводят никаких сведений как о репрессиях в отношении Макария, так и о случаях попадания в руки «никониан» игумена Досифея.

Из числа других известных старообрядческих деятелей в Новгород приезжал суздальский протопоп Никита Добрынин, прозванный оппонентами «Пустосвятом». Новгородские посланцы посещали в Москве и упомянутую выше боярыню-инокиню, и самого протопопа Аввакума. Кстати, его духовный отец и ближайший соратник, бывший соловецкий инок Епифаний, в 1657—1664 годах проживал в одной из пустыней Карелии. Уйти из новгородских пределов его, как и многих других «ревнителей древлеправославия», побудили резкие перемены в политике здешних владык в отношении старообрядцев, происшедшие после кончины митрополита Макария.

Назначавшиеся затем в Новгород владыки, как бы «навёрстывая упущенное» Макарием, старались с особым рвением проводить церковную реформу и беспощадно бороться с теми, кто не был с ней согласен. На 1668—1676 годы пришлось весьма известное «соловецкое сидение», осада и разгром правительственными войсками знаменитой обители на беломорских островах. Среди её братии, в большинстве категорически отказавшейся принимать «Никоновы новины», было и несколько уроженцев Великого Новгорода.

Восставшие насельники отправили царю пять челобитных, в которых обосновывали свою позицию: Никон и его последователи создали «новую веру по своему плоцкому мудрованию, а не по апостольскому и святых отец преданию… весь церковный чин и устав нарушили и книги все перепечатали на свой разум, богопротивно и развращенно». Православие, утверждали монахи, на Руси сохранилось лучше, чем в Греции и в прочих землях бывшей Византии, так как там «вера от насилия поганых турков до конца иссякла». Они также доказывали, что при так называемом исправлении книг реформаторы пользовались вовсе не древневизантийскими, как о том заявляли власти, а новогреческими изданиями. Печатались они в Венеции, Париже, самом Риме, и потому были несвободны от влияний «латинства».

Следует отметить, что практически те же доводы являются основой и уже упоминавшегося постановления «О старых обрядах», принятого Собором официальной Церкви в 1971 году. Ведь именно к таким выводам пришёл ряд церковных историков второй половины XIX — начала XX века, в частности, Е.Е. Голубинский и Н.Ф. Каптерев. Сами они отнюдь не были староверами. Просто тогда в России несколько ослабла синодальная цензура и появилась возможность проводить объективные исследования, в том числе и по проблеме «раскола». Вообще, как известно, в нашей истории, увы, нередки ситуации, когда людей сперва уничтожают, а потом оказывается, что они были совершенно правы и пострадали безвинно.

Соловецкие отцы не питали особых иллюзий насчёт намерений власть имущих. Последняя челобитная их заканчивалась так: пусть «огню и мукам нас те новые учителя предадут, или на уды (на части — А. П.) рассекут, но убо изменить апостольскаго прореченнаго и отеческаго предания не будем во веки. Великий государь-царь, смилуйся, пожалуйста!». Не смиловался. Благодаря измене одного из оборонявшихся 22 января 1676 года монастырская крепость пала, и около полутысячи её защитников, в том числе монахи во главе с настоятелем, архимандритом Никанором, были преданы жестоким казням. Спасшиеся от расправы стали на севере Руси одними из наиболее упорных распространителей старообрядчества, способствовали превращению карельского и архангельского Поморья в один из его центров. На 47-м году жизни, 29 января того же года, скончался царь Алексей Михайлович. Существует историческая легенда, что в предсмертных муках он, вдруг раскаявшись, отдал приказ о снятии осады с Соловков, и в Вологде встретились два гонца, один — из Москвы, с этим указом, а второй — с севера, с победной реляцией воеводы Мещеринова о разгроме обители. Степень достоверности этого предания неизвестна, но бесспорно, что смерть монарха была воспринята частью народа как наказание Божие.

В этих условиях вновь, как и после ухода с кафедры патриарха Никона, ожили надежды старообрядцев на возвращение Руси к «древлему благочестию». Руководители несогласных с реформой — протопоп Аввакум, инок Епифаний и ещё два их сподвижника, находившиеся с 1667-го в заключении в заполярном Пустозерске в устье Печоры (между прочим, тоже на территории Новгородской епархии, в её границах того времени), направили новому царю, молодому Феодору Алексеевичу, ряд всё тех же челобитных с просьбами о возвращении к старине. К тому времени она была отвергнута уже с проклятиями, произнесёнными на старые обряды и их приверженцев на так называемом Большом Московском соборе 1666—1667 годов. Именно эти «клятвы» были названы «яко не бывшими» в 1971-м. Вместо ответа последовали новые репрессии, наивысший накал которых пришёлся на 1680-е годы.

Так, в 1682 году были заживо сожжены вышеупомянутые Аввакум и его соузники. Как ни парадоксально, но практически сразу же за этим скончался царь Феодор, в возрасте всего лишь 21 года, то есть мистическая история смерти предшествующего правителя повторилась. Правда, эта мистика повлияла лишь на очередной рост числа староверов, политика же власть имущих в отношении них только ужесточилась. Её основными проводниками стали царевна Софья Алексеевна и патриарх Иоаким, который прежде, подобно Никону, недолго служил митрополитом в Новгороде.

В том же 1682 году было увеличено число епархий, за счёт дробления до того существовавших. Новгородская епархия при этом потеряла власть над Поморьем, архангельским Севером, где учреждается епископия в Холмогорах. Тогда же был объявлен запрет старообрядцам собираться на молитву в частных домах, нарушители же его предавались уголовному суду, наравне с грабителями и убийцами. В те же годы происходили «сыски раскольников» и в Великом Новгороде.

Ещё в 1681 году новгородскому воеводе князю Ивану Хованскому, будущему руководителю первого стрелецкого бунта в Москве — «хованщины», был подан донос дворянина Михаила Петрова на свою мать (!) и двух двоюродных братьев с обвинениями их в «хуле на Церковь». Дело получило развитие в 1683-м, при воеводе Бутурлине. В ходе следствия выявилась причастность к старообрядчеству нескольких десятков новгородцев, в том числе лиц из окружения самого тогдашнего митрополита Корнилия. При разбирательстве были задействованы Новгородский приказ в Москве и даже князь Василий Голицын, весьма близкий к царевне Софье. В результате 20 человек казнили.

Роковым для старообрядчества Великого Новгорода оказался 1683 год. Тогда были схвачены и затем сожжены его наиболее авторитетные руководители. Среди них надо назвать «посадского человека» Ивана (или Карпа) Дементьева, основавшего скит в «Невьих мхах», к юго-востоку от озера Ильмень, и Якова Калашникова. Особого же рассказа заслуживает старец Варлаам, в миру — Василий. Он был уроженцем Пскова, сыном протодиакона тамошнего кафедрального собора Св. Троицы, и сам, достигнув зрелого возраста, служил там же, причём был удостоен сана протопопа. Затем овдовел и принял иночество в известном Псково-Печерском монастыре. Прослужив там несколько лет, а затем на псковском подворье обители, Варлаам удалился в некую пустынь на реке Силе. Здесь он провёл в уединении 15 лет, совершая молитвы по старопечатным книгам. Первый раз он был схвачен в 1677 году и отправлен в Москву, где его лично допрашивал патриарх Иоаким. Тогда пустынник, явно неискренне, «принёс покаяние», и при первой возможности бежал из столичного Новоспасского монастыря, где он содержался. Его убежищем стали вышеупомянутые приильменские болота — «Невьи мхи». Здесь он был вновь арестован, и на сей раз, как уже говорилось, сожжён. Это произошло 22 октября 1683 года в подмосковном Клину.

В результате этих «сысков» наиболее активные старообрядцы Великого Новгорода и его ближайших окрестностей были физически устранены. В последующие годы репрессии продолжались на территориях Русского Севера, входивших в Новгородскую епархию. Схваченных в Каргополе, Олонце и других местах старообрядцев привозили на Архиерейский двор Великого Новгорода для следствия и суда. За ними арестованных зачастую ждала казнь. Эти мероприятия активно проводились и преемником митрополита Корнилия Иовом (годы архиерейства — 1697—1716). Сводный старообрядческий «Синодик» называет, по меньшей мере, 70 имён «новгородских страдальцев», точное же их количество неизвестно. Оно может быть и значительно большим. Во всяком случае, шведский путешественник и дипломат Ю.Г. Спарвенфельд ещё в 1684 году, проезжая Новгород, занёс в путевой дневник известие о сотнях казнённых старообрядцев.

К 90-м годам XVII столетия самим староверам стало, наконец, понятно, что возврат дониконовской Руси вряд ли возможен. Со страной, а, быть может, и со всем миром, произошли некие необратимые изменения. В этих условиях сложились некоторые формы реагирования на воздействие этого, теперь уже чуждого «древлему благочестию», внешнего окружения.

Одной из таких форм были известные «гари» (самосожжения). Они происходили в основном там, где для старообрядцев возникала угроза быть схваченными правительственными войсками. Ведь обычно после ареста от узников пытками старались добиться отречения от «старой веры». После этого некоторых из них, по крайней мере, считавшихся «особо опасными», всё равно сжигали. Этого требовала одна из «Новоуказных статей о раскольницех» — законодательного акта, изданного в 1685 году. Поэтому старообрядцы сжигали себя сами, чтобы уйти в мир иной неосквернёнными отречением от «правоверия». Непосредственно в окрестностях Великого Новгорода произошло 6 «гарей». Самая крупная из них в деревне Остров унесла жизни 120 человек. Гораздо более масштабные самосожжения происходили в карельском Обонежье и Каргополье. Счёт жертв здесь, порой, шёл на тысячи.

Надо отметить, что среди старообрядцев было и немало противников самосожжений. В частности, их не одобрял упоминавшийся выше Иван Дементьев. А инок Евфросин, основатель старообрядческой Курженской пустыни близ Повенца, разорённой властями в 1672 году, написал в 1691-м особое сочинение против «самоубийственных смертей».

Другой формой реагирования на репрессии была радикализация вероучения части старообрядцев. В 1692 и 1694 годах в Великом Новгороде, естественно, в тайне от властей прошли два староверческих собора, заложивших весьма жёсткие основы беспоповского направления в старообрядчестве. Их председателем был уроженец Крестецкого Яма (ныне пос. Крестцы) Феодосий Васильев. В принятых здесь постановлениях утверждалось, что с никоновской церковной реформой пришла «кончина века». В мире явно воцарился антихрист, по причине чего на Земле уже не может существовать полнота церковных таинств. Священство с кончиной последних пастырей-старообрядцев дониконовского рукоположения навсегда пресеклось. Следовательно, некому стало благословлять законные браки, совершать венчание. «Истинные християне», таким образом, теперь должны быть безбрачными, как монахи, вступающие же в сожительство — подвергаться отлучению как развратники. Всё, исходящее от «оскверненнаго последним отступлением» мира, оскверняет и «истиннаго християнина» (беспоповца), поэтому в идеале общение с миром не должно быть совершенно. Отсюда известный запрет «ядения и пития» из одной посуды с нестарообрядцами. Он распространяется и на староверов других согласий. Признавалось существование лишь двух из семи Таинств Церкви — Крещения и Покаяния. Согласно ещё византийским канонам, их могут «нужды ради» совершать и нерукоположенные лица, за исключением сугубо священнических молитв и действий. Данные постулаты были впервые чётко сформулированы именно на упомянутых соборах. Они легли в основу учения всех направлений беспоповского старообрядчества. А поскольку общины беспоповцев существуют и за пределами нашей страны, значение этих новгородских соборов можно определить как более чем всероссийское.

В том же 1694 году в карельском Заонежье, у слияния рек Сосновка и Выг, местным уроженцем Даниилом Викулиным была основана Выговская пустынь. В XVIII — начале XIX века (до 1830-х) она была всероссийским центром несколько менее радикальных, чем последователи Феодосия Васильева, беспоповцев поморского согласия. В частности, поморцы признали возможность и в отсутствие священства заключать церковные браки (путём служения особых молебнов), а также не отказывались молиться за «державнаго» царя.

С самого начала раскола существовали в Новгородской земле и общины старообрядцев, священники которых переходили из «господствующей» Церкви. Однако в сравнении с беспоповскими таких приходов было немного. Хотя именно «поповских» взглядов придерживался, например, неоднократно упоминавшийся игумен Досифей.

На исторические судьбы новгородского старообрядчества повлиял опыт политического противостояния Новгорода и Москвы. То, что сей опыт был для Великого Новгорода отрицательным, сказалось на численности и степени решительности местных жителей, которые явно или тайно воспротивились патриарху и царю. Восстания староверов, хотя бы по примеру 1650 года, не произошло. И всё же несогласных оказалось настолько много, что они смогли создать ряд очагов сохранения «древлеправославия». Крупнейшие из них — Соловецкий монастырь и Выговская пустынь — имели всероссийское значение. Уроженцами Новгородчины были практически все основоположники беспоповства (это учение вообще можно назвать новгородским по происхождению), а также один из выдающихся «поповцев», игумен Николо-Беседного монастыря в Тихвине Досифей. С Новгородской землёй связаны жизнь, деятельность и мученическая кончина главнейших оппонентов реформаторов, епископа Павла Коломенского, протопопа Аввакума и его соузников, а также священника Никиты Добрынина. Но, пожалуй, в наибольшей степени способствовала сохранению здесь старой православной веры взвешенная и осторожная, но вместе с тем достаточно твёрдая политика, проводившаяся в 1653—1663 годах новгородским владыкой Макарием. Всё это в совокупности позволило одному из исследователей ещё в начале XX века назвать Великий Новгород «первой старообрядческой Митрополией». Хотя после 1663 года для староверов здесь была, скорее, Голгофа.

Александр Панкратов, иерей РПСЦ

---

Биргегорд У. Новгородские страницы дневника Ю.Г. Спарвенфельда // Новгородский исторический сборник. Вып. 6 (16). СПб., 1997. С. 282.
Бобров А.Г. Монастырские книжные центры Новгородской республики // Книжные центры Древней Руси: Севернорусские монастыри. СПб., 2001. С. 3–123.
Гордиенко Э.А. Большой иконостас Софийского собора (По письменным источникам) // Новгородский исторический сборник. Вып. 2 (12). Л., 1984. С. 211–229.
Денисов С. История об отцах и страдальцах соловецких: Лицевой список из собр. Ф.Ф. Мазурина / Семён Денисов; Изд. подгот. Н.В. Понырко и Е.М. Юхименко. М.: Языки славян. культуры (Кошелев), 2002.
Здравомыслов К.Я. Иерархи Новгородской епархии. Новгород, 1897.
Зеньковский С.А. Русское старообрядчество. Духовные движения XVII в. Мюнхен, 1970. Репринтное переиздание: М., 1995.
Кузьмина Н.Н. «Святой апостол Филипп в Нутной улице», фрагменты церковной летописи XVII в. // Кузьмина Н.Н. Церковь св. Филиппа апостола и Николая чудотворца на Нутной улице в Великом Новгороде. Великий Новгород, 2001. С. 37–39.
Кузьмина Н.Н., Филиппова Л.А. Крепостные сооружения Новгорода Великого. СПб., 1997.
Мельников Ф.Е. Краткая история Древлеправославной (старообрядческой) Церкви. Барнаул, 1999.
[Месяцеслов] // Часослов. Москва, 1652. Л. 146–306 об. Указаны дни памяти чудотворных икон и святых, прославившихся в Новгородской и Псковской епархиях, в их границах XVII века.
«Мятежное время»: следственное дело о новгородском восстании 1650 года / сост.: Г.М. Коваленко, Т.А. Лаптева, Т.Б. Соловьева. Кишинёв; СПб.: Nestor-Historia, 2001.
Новгородский хронограф XVII в. // Тихомиров М.Н. Русское летописание. М., 1979. С. 273–323.
Паламарчук П. Сорок сороков: В 4 т. Т. 1: Кремль и монастыри. М., 1992.
Панкратов А.В. Великий Новгород и Новгородская земля в истории и культуре русского старообрядчества. К постановке проблемы // Новгородский исторический сборник. Вып. 10 (20). СПб., 2005. С. 236–251.
Панкратов А.В. Новгородский контекст истории и культуры русского старообрядчества //
Чело. 2002. № 2. С. 19–22.
Петрова Л.И., Анкудинов И.Ю., Попов В.А., Силаева Т.В. Топография пригородных монастырей Новгорода Великого // Новгородский исторический сборник. СПб., 2000. Вып. 8 (18). С. 95–157.
Покровский И.М. Русские епархии в XVI—XIX вв. Их открытие, состав и пределы: Опыт церковно-исторического, статистического и географического исследования. Т. I. Казань, 1897.
Румянцева В.С. Народное антицерковное движение в России в XVII в. М., 1986.
Севастьянова С.К. Материалы к «Летописи жизни и литературной деятельности патриарха Никона». СПб., 2003.
Румянцева B.C. Следственные документы новгородских «сысков раскольников» 1680-х гг. // Румянцева B.C. Народное антицерковное движение в России в XVII веке. М., 1986. С. 188–198, 227–242.
Союзин А. Великий Новгород — первая старообрядческая митрополия // Церковь. 1909. № 24. С. 761–763.
Страхова Я. Святой митрополит Афоний (1635—1649) // София. Журнал Новгородской епархии РПЦ МП. 1998. № 4. С. 38.
Трифонова А.Н. Русская икона из собрания Новгородского музея. СПб., 1992.
Урушев Д.А. К биографии епископа Павла Коломенского // Старообрядчество в России (XVII—XX века). Вып. 3. М., 2004. С. 21–42.
Фенченко С. Новгородское старообрядчество второй половины XVII — первой половины XVIII вв. // София. Газета Новгородской епархии РПЦ МП. 1996. № 2 (18). С. 11.
Филатов С., Лункин Р. Православие по-поморски и по-новгородски // Религия и общество. Очерки религиозной жизни современной России. М.; СПб., 2002. С. 33–57.
Филиппов И. История Выговской старообрядческой пустыни [написана ок. 1742 г.]. М., 2005.
Фишман О.Р. Жизнь по вере: тихвинские карелы-старообрядцы. М., 2003.
Юхименко Е. М. Выговская старообрядческая пустынь. Духовная жизнь и литература. В 2-х тт. М., 2000.