ВЕЛИКОПОЛЬСКОЕ ИМЕНИЕ М.М. СПЕРАНСКОГО

В январе 2022 года исполнилось 250 лет со дня рождения российского реформатора, правоведа Михаила Михайловича Сперанского. Скульптурное изображение его представлено на памятнике «Тысячелетие России» в Великом Новгороде в ряду видных государственных деятелей. Талантливый организатор, трудолюбивый преобразователь, он стремился к кардинальным переменам в России и, по сути, его своеобразным памятником стал полный свод законов Российской империи, хотя далеко не все преобразовательские начинания «светила русской администрации» были реализованы.

Ни образование, ни выдающиеся способности, ни благосклонность императора не гарантировали отсутствия завистников и интриганов: в жизни Михаила Михайловича был продолжительный период утраты своего политического влияния. Опальный М.М. Сперанский практически два года провёл в новгородской ссылке в своём имении Великополье. Опираясь на исследование архивных материалов, переписку и мемуары, авторы статьи раскрывают детали помещичьего быта государственного чиновника.

«…скоро не останется ни единого воспоминания о старом укладе жизни, и мелкие усадьбы никогда не будут предметом заботливой охраны, как Архангельское или Кусково, между тем их обстановка для понимания уклада жизни иногда дает большее, чем шедевры помещичьей России».

М.В. Формаковский
«Отчет по командировке в Новгородскую губернию в сентябре 1920 года»

Сельцо Великое поле старинное. Самые ранние сведения о нём встречаются в писцовой книге Обонежской пятины 1563—1564 годов. Тогда это сельцо входило в Волотовский погост и принадлежало Лисицкому монастырю, находившемуся неподалёку на левом берегу реки Вишеры. В Великом поле насчитывалось всего четыре двора, в которых проживало четыре хозяина: Иванко Романов, Володка Гридин, Иванко Леонов, Климко Восюков. Они сеяли в поле ржи 11 коробей, сена косили 60 копён, имели 4 обжи с третью пахотной земли¹.

Когда в Великом поле появилась помещичья усадьба, неизвестно. Как утверждает М.А. Корф, в XVIII веке. Великопольское имение принадлежало Миниху. По его словам, «это имение — некогда вотчина славного фельдмаршала графа Миниха»². Вполне вероятно, что это была одна из вотчин, пожалованных графу Бурхарду Христофору Миниху (1683—1767) за его военную и государственную службу. Но у фельдмаршала, слишком занятого важными военными и служебными делами, вряд ли была возможность, да и необходимость обустраивать небольшую новгородскую усадьбу. К тому же при Елизавете Петровне граф Б.Х. Миних, отправленный в ссылку в далёкий Пелым, был возвращён и восстановлен Петром III во всех правах и владениях только в 1762 году, а следом за тем, будучи уже в очень почтенных годах, но ещё бодрым, он был назначен Екатериной II командующим портами. Поэтому трудно представить, чтобы после ссылки 79-летний фельдмаршал начал строительство загородной усадьбы. К тому же Миниху принадлежало имение Лунии в Лифляндии близ города Дерпта, где он и был похоронен.

Упоминание об основателях Великопольской усадьбы есть и у самого Сперанского. Решая вопросы её продажи, в письме Н.Н. Муравьёву в 1818 году Михаил Михайлович отмечал, что «каменное строение», заведено «прежними его помещиками, начиная от Графа Миниха»³. Кого из графов Минихов имел в виду Сперанский, не ясно, так как графское достоинство, кроме фельдмаршала Б.Х. Миниха, имели и его сын Э.Х. Миних, и его внук А.С. Миних.

Миних-сын — граф Иоанн-Эрнст (по-русски Сергей) Миних (1707—1788), мемуарист, служивший по дипломатической части, при Елизавете Петровне был лишён всего состояния и выслан в Вологду. После двадцатилетней ссылки в 1761 году возвращён Петром III, а при Екатерине II назначен президентом коммерц-коллегии. Не исключено, что после ссылки ещё не старый граф мог основать эту небольшую новгородскую загородную усадьбу.

Скорее всего, усадьба в сельце Великое поле могла быть устроена внуком фельдмаршала — Лейб-гвардии конного полка ротмистром графом Антоном Сергеевичем Минихом. Известно, что он являлся владельцем Великопольского имения в 1778 году, о чём свидетельствует «Геометрический специальный план Новгородского уезду Городского стану селца Великого поля с деревней Жадовой <…>, учинённого в 1778 г. старшим первоклассным землемером флота капитаном лейтенантом Алексеем Милюковым»⁴. Внутри этого владения А.С. Миниху принадлежало 602 десятины 1300 сажен земли, которую занимали пашни, сенные покосы, дровяной лес, конопляники, гуменники, огороды, просёлочные дороги и полуреки Вишеры с безымянными полуручьями. По последней ревизии в деревне Жадовой числилось тогда 37 душ мужского пола.

Следует отметить, что это было не единственное имение А.С. Миниха в Новгородской губернии. По данным копии Специального геометрического плана 1782 года, ему и его супруге Вере Николаевне также принадлежали земли в Грузинском погосте Новгородского уезда Вотской пятины — деревня Корпово, расположенная на реке Сенная Кересть, и часть дворов в деревнях Сябреницы и Сенная Кересть. Среди крепостных А.С. Миниха была и семья Тропининых, из которой вышел известный русский художник начала XIX века Василий Андреевич Тропинин⁵. Миниху в Новгороде принадлежал каменный дом, находившийся на Большой Московской улице недалеко от церкви Дмитрия Солунского.

Владелец Великопольской усадьбы Антон Сергеевич Миних (1748—1810?) и его супруга, Вера Николаевна, происходили из известных аристократических фамилий. Предки деда Бурхарда Христофора Миниха владели замком в Баварии. Сам Б.Х. Миних получил графский титул в России в 1728 году и в Римской империи в 1741 году. Вера Николаевна (1752—1789) была из рода Чоглоковых. Её отец, Николай Наумович Чоглоков (1718—1754), занимал должность гоф- мейстера при дворе великого князя Петра Фёдоровича (будущего Петра III). Чоглоковы были связаны с Новгородом. Брат Веры Николаевны, Наум Николаевич Чоглоков (1743—1798), жил и скончался в Новгороде. Мать Веры Николаевны — Мария Симоновна Гендрикова (1720—1756) — родная племянница Екатерины I, двоюродная сестра императрицы Елизаветы Петровны. Следовательно, по матери Вера Николаевна являлась троюродной племянницей Елизаветы Петровны. Оставшись после смерти матери сиротой в возрасте трёх лет, Вера вместе с сестрой Софьей по воле Елизаветы Петровны была взята на воспитание в Петергофский дворец. Впоследствии фрейлина Вера Николаевна в 17 лет была выдана замуж за А.С. Миниха.

Скорее всего, усадьба в сельце Великое поле была устроена в 1760—70-е, в те годы в России наблюдался всплеск усадебного строительства в загородных имениях. Он был вызван «Манифестом о вольности дворянской», изданным в 1762 году императором Петром III. Манифест освобождал дворян от обязательной государственной службы. Прошло всего полсотни с небольшим лет с того времени, когда Петр I обязал поголовно всех дворян служить, и это не позволяло им осесть в своих владениях. А после Манифеста дворянство впервые получило право выбирать место и образ жизни. Дворяне начали в своих имениях обустраивать усадьбы. Ещё в середине XVIII века, да и позднее, старосветские помещики, не гнавшиеся за красотой, строили барские усадьбы из толстого леса, нередко из дуба, благо строевого леса на Руси было достаточно и находился он под рукой. Обычно барские дома были невысокими одноэтажными, расползавшимися в разные стороны от неоднократных перестроек, иногда с каменным низом. В екатерининские времена строить из камня могли себе позволить лишь богатые вельможи.

 

Ярким примером усадебного строительства первой половины XVIII века служат барские усадьбы в сёлах Луковеси и Городище на реке Шексне, в 10 верстах от города Череповца Новгородской губернии. Они были сооружены в 1736 и 1737 годах Петром Михайловичем Бестужевым-Рюминым, сосланным Бироном в свою новгородскую вотчину. Сохранилось подробное описание этих сельских усадебных комплексов, по которому можно зримо представить, как устраивались барские имения в 30— 40-е годы XVIII века. Судя по описанию, они во многом сохранили черты хоромного строительства: например, барский дом в Луковесях представлял собой сочетание разных срубов — семи «житий» тёплых и двух холодных, которые в некоторых местах соединялись галереями. Часть горниц находилась в крестовых срубах (шестистенках), перерезанных при строительстве двумя перекрещивающимися капитальными стенами. Как и в средневековых хоромах, окна в домах были косящатые (красные), обрамлённые могучими косяками из толстых брусьев, в которые вставлялись стекольчатые рамы. Вся господская усадьба представляла собой небольшую крепостцу — она была огорожена палисадом, по углам которого стояли 10 чугунных пушек. Видимо, в северном череповецком малообитаемом краю было беспокойно, поэтому требовались подобные меры безопасности. Внутри ограды находились постройки, необходимые для ведения хозяйства: изба поваренная и ещё поварня с погребом, мыльня с перемыльницей белая, конюшня с сенником, небольшой овощник и прочее⁶. Подобные стародедовские усадьбы постепенно уходили в прошлое.

 

В 60—70-е годы 18 столетия в усадебном строительстве произошёл огромный скачок. Большинство дворянских усадеб, устроенных в те годы, кардинально отличались от усадеб первой половины XVIII века. В этот период происходит формирование дворянских усадеб, где господский дом с садом (парком) обосабливается от хозяйственного двора. Усадебные господские дома в сельской местности по своему внутреннему устройству и внешнему облику напоминают городские дворянские дома того времени.

Усадьба в сельце Великое поле — характерная дворянская усадьба второй половины XVIII века. И хотя в настоящее время от усадьбы, кроме фундаментов бывших построек и остатков парка, ничего не сохранилось, и пока не найдены ни изображения, ни чертежи построек, но подробное описание 1819-го и планы 1778 и 1817 годов дают возможность в определённой степени представить её облик. Создавалась усадьба по замыслу первых её владельцев Минихов, которые имели, несомненно, значительные средства. Ко времени описания усадьбы, в ней, естественно, произошли какие-то изменения, но она, вероятно, сохраняла первоначальные черты. По «Геометрическому специальному плану Новгородского уезда сельца Великое поле с деревней Жадовой Миниха Антона Сергеева 15 июня 1778 г.», весьма схематичному и условному, можно всё-таки определить, что Великопольская усадьба к этому времени была уже вполне обустроена. На её территории показаны 7 построек, из них 3 каменные и 4 деревянные.

План 1817 года, относящийся к периоду продажи Великопольского имения Сперанским, даёт более чёткую картину усадебной застройки⁷. По нему можно локализовать почти все указанные в Описи 1819 года здания.

Великопольская усадьба располагалась в излучине реки Вишеры среди полей и лугов. Как это было принято в то время, она состояла из парадной части и хозяйственного «чёрного» двора. Центр усадьбы — большой барский дом. Он стоял на самом высоком месте этой равнинной площадки. Вот какое восторженное описание расположения дома оставил нам М.А. Корф: «Господский дом стоял посреди обширного тенистого сада, отделявшегося от реки небольшою лужайкою. Из окон открывался вид на Вишеру, которая обвивала усадьбу как бы серебряным поясом, на противоположный её берег, довольно крутой, и на многочисленные монастыри и церкви, окружающие Новгород»⁸.

Неизвестно, строился ли господский дом по замыслу кого-то из архитекторов или создавался по «образцовому» проекту. Такие образцовые проекты, разработанные в Петербурге, применялись как в городских, так и в загородных усадьбах в 60—70-е годы XVIII века. Это время формирования в архитектуре раннего классицизма, поэтому здание, очевидно, носило черты этого стиля. Правда, из описания 1819 года определить его стилевые особенности невозможно, так как указаны лишь формы плана, его размеры, этажность и цвет.

Дом был каменный, двухэтажный с двумя симметричными выступами, «отходящими от задней» подъездной стороны. Длина передней, обращённой в сторону Вишеры стены, 13½ сажени; задней — 16 сажен. Ширина торцевых стен — 9 сажен, а в середине между выступами — 7 сажен 2 аршина. В дом вели два входа — парадный и чёрный, представляющие собой невысокие крыльца с тремя ступенями из плиты. Крыша здания железная, выкрашенная зелёной масляной краской. Её венчала башня — бельведер. Весь дом снаружи выбелен и выкрашен жёлтой краской, внутри оштукатурен, а местами выкрашен и расписан⁹.

По обеим сторонам господского дома располагались два протяжённых одноэтажных каменных флигеля. Этот комплекс — господский дом с двумя флигелями — показан на плане 1817 года. Оба флигеля имели Г-образные планы. Южный флигель — длиной 20 сажен, шириной в одном конце — 2 сажени 1 аршин, а в другом — 4 сажени — был разделён на три отделения. В первом отделении, которое было ближе к господскому дому, находилась кухня с сенями и чуланом. Здесь готовили кушанья для господ, чтобы в самом барском доме не было лишних запахов. Очевидно, здесь же варили пищу и для прислуги. Во втором и третьем отделениях имелось семь покоев, где жили дворовые люди. Жилые покои отапливались кирпичными печами. К флигелю вели два деревянных крыльца, а перед окнами был устроен небольшой палисад. Если учесть, что в те времена в дворянских усадьбах прислуга не имела своего личного места и спала, где попало, то в Великопольской усадьбе для них были созданы более приличные условия.

Второй флигель, расположенный севернее барского дома, был несколько протяжённее — длиной 23 ½ сажени, шириной в одном конце — 2 сажени 1 аршин 6 вершков, в другом — 4 сажени. Он служил только для хозяйственных целей. В нём размещались три хлебных амбара с засеками, два огромных глубоких ледника, где хранилась скоропортящаяся провизия, и кладовая. И ещё здесь находился каретный сарай, где стояли зимние сани с кибиткою, маленькие сани, телега. Над кладовой возвышалась башня с окнами в два этажа, служившая для «вывешивания столовой провизии»¹⁰.

Здания парадной части усадьбы утопали в зелени тенистого парка, окружавшего их со всех сторон. И как в любой усадьбе, имелся плодовый сад, где выращивали фрукты для барского стола. В саду насчитывалось 110 яблонь и 20 вишен. При фруктовом саде была устроена большая деревянная теплица, застеклённая 42 окончинами. Её длина 7 сажен 2 ½ аршина, ширина 3 ½ сажени. Теплица обогревалась кирпичной печью с двумя кирпичными боровами. В ней в 256 горшках цвели редкие цветы и росли разные теплолюбивые растения: лимоны, фиги, американская крапивка, герани разных сортов, жасмины, гортензии, китайская роза и другие. И ещё при саде имелся парник и четыре каких-то особых парника. Для поливки тут же находился колодец¹¹. Всё это, очевидно, досталось Сперанскому от прежних владельцев усадьбы. Ещё до наступления весны, зимой 1816 года он планировал в будущем сезоне, «не пускаясь в большие боярские затеи», вместо оранжерей устроить «порядочный огород», для которого рассчитывал запастись разными семенами от арбузов и дынь¹².

Весной 1816-го для ухода за садом и парком был нанят садовник, который, по словам Сперанского, «хоть дорог, но, кажется, знающ»¹³. И это при том, что среди дворни имелся свой садовник — молодой парень Трофим Яковлев.

Хозяйственная часть располагалась по обе стороны дороги при въезде в усадьбу, в некотором отдалении от барского дома, чтобы шум и неприятные запахи не доходили до него. Здесь находилось несколько отдельных дворов: рабочий, птичий, скотный и конский. Постройки этих дворов показаны на плане 1817 года.

Рабочий двор, устроенный перед самым парком, был обнесён забором с двумя воротами и двумя калитками. Здесь находились два деревянных флигеля, где жили дворовые люди, обслуживающие скот. Один из них был длиной 6 ½ сажени, шириной 4 сажени, другой — длиной 7 ½ сажени, шириной 3 сажени ¾ аршина. В них были устроены 6 жилых покоев. Кроме того, в рабочем дворе в особой «деревянной связи» длиной 7 сажен шириной 2 сажени 2 ½ аршина имелись два погреба — молочный и овощной, да ещё сарай на столбах.

Расположенный рядом птичий двор тоже был обнесён деревянным забором с воротами и калиткой. В нём находилась каменная постройка — связь, где располагались птичная с пятью деревянными хлевами, молочная и прачечная. В птичной содержались не только куры, но и индейки, гуси и утки — всего 58 птиц. В прачечной пол был кирпичный и имелся деревянный каток, с помощью которого гладили бельё. В этом же здании размещались шесть покоев, где жили птичницы, молочницы и прачки. Здание отапливалось четырьмя кирпичными печами, и ещё имелось два очага, в один из которых были вмазаны два чугунных котла, где грели воду и готовили корм для птиц. Длина здания — 7 сажен 1 аршин. Против птичьего двора находился колодец, и недалеко от него баня для дворовых людей.

Смотрительницей за скотом и птицею была вольная колонистка Екатерина Фёдорова. Она же заведовала запасами масла и другими молочными продуктами. В её хозяйстве насчитывалось только горшков молочных 45, девять кадок для масла да ещё две кадушки для творогу, две кадушки, в которых масло бьют, два уполовника, которыми сливки снимают и, кроме того, множество вёдер, корыт, ушатов и прочего.

Непременной принадлежностью хозяйственной части имения являлись скотный и конный дворы. В Великополье эти дворы находились севернее остальных хозяйственных. Здесь содержалась целая сотня голов животных: коров, телят, быков насчитывалось 91, а лошадей с жеребятами — 9. Хлева для коров и конюшня располагались в большом каменном одноэтажном здании длиной 61 ½ сажени, шириной в одном конце 5 сажен ¾ аршина, в другом 5 сажен 2 аршина. Над хлевами и конюшнями находились сеновалы. Вероятно, в одном из частей этого огромного здания имелись ещё помещения, где содержались 50 овец и четыре свиньи.

К каменному зданию, образуя внутренний двор, примыкала старая деревянная постройка длиной 21 ½ сажени, шириной в одном конце — 4 сажени 2 аршина, в другом — 3 сажени. Скорее всего, это был большой каретный сарай, где стояли зимние сани с кибиткою, маленькие сани «с порезами», а также обычные телеги. Кроме того, здесь хранились бороны, косы, хомуты и прочее. Двор был вымощен деревянной мостовой, а посредине него находились колодец и большой железный котёл¹⁴. Оба здания — каменное и деревянное — чётко показаны на плане 1817 года.

В некотором отдалении от хозяйственных дворов, справа от дороги в деревню Жадова, на этом плане показана большая постройка. Это деревянная, крытая тёсом рига, в которой для сушки снопов имелись две кирпичные печи, и для получения зерна две машины — молотильная и веяльная. А ещё дальше за ригой стояла ветряная мельница «об одном поставе», где мололи не только господское, но и крестьянское зерно. Мельница на этом месте стояла и в XVIII веке. Она показана на планах 1778 и 1817 годов.

На Малом Волховце у деревни Жадовой для перевоза на другой берег имелись три плота — один новый, с канатом при нём, и два старых, да ещё большая лодка и две малых¹⁵. Перевоз на Малом Волховце показан на плане 1817 года. Он традиционно находился на этом месте с древних времен, впервые упоминается в Писцовой книге 1580-х годов.

В описании поместья 1819 года ничего не говорится о кирпичном заводе, хотя его сооружения с водоёмом, необходимым для изготовления кирпичей, показаны на плане 1817-го. В екатерининское время, к которому относится, видимо, устройство Великопольской усадьбы, большие каменные здания в загородных поместьях могли возводить лишь богатые представители дворянства. Таковыми, очевидно, являлись и Минихи — основатели усадьбы. Чтобы не возить на крестьянских лошадях и телегах кирпич из господских заводов — а это было весьма дорого и долго — нередко в усадьбе сооружали свой кирпичный завод. Такой кирпичный завод в Великополье позволил возвести несколько больших каменных строений, в том числе и хозяйственных.

Хозяйство Великопольского поместья было натуральное: за небольшим количеством бакалейных товаров, всё остальное, начиная от продуктов питания и кончая сукном, льняным полотном и прочими материалами, производилось в хозяйственной части усадьбы, выращивалось в огороде и саду или было сбором с крестьян. Хлеб — свой, мука для него — со своей же мельницы. Из птичной для барского стола поставлялись свежие куриные яйца и молодые цыплята, которых обычно предпочитали господа, а из молочной — молоко, сливки для чая и кофе, а также творог, сливочное и русское (топлёное) масло. Обычно специально для господ коровницами выпаивались телята. Тогда считалось, что говядина слишком грубая пища. Овощи и фрукты поставлялись из собственного огорода, сада и оранжереи.

Конечно, Сперанский, имея столичные привычки, не довольствовался только продуктами и материалами поместья. Так, он заказывал через Масальского прислать ему с обозом 300 бутылок портвейна «доброго», чтобы иметь запас на зиму для себя и для гостей. Просил он также отправить в деревню и два бочонка хороших сельдей. Для любимой Лизы присылали конфеты и фрукты. Сперанского не устраивал местный холст, и он просил Масальского приобрести для простыней широкое ярославское полотно.

* * *

А теперь, обойдя усадьбу, вернёмся к господскому дому. Мысленно перенесёмся в 1814—1816 годы, когда здесь жил ссыльный Сперанский, и, представив себя среди гостей, войдём через парадный вход в дом.

Судя по описанию 1819 года, внутренняя планировка здания была, скорее всего, продольно-осевой, что характерно для усадебных домов 1770-х годов. Кабинет, библиотека и часть комнат первого этажа, а также парадные комнаты второго этажа — зала, гостиная, столовая, объединённые анфиладой, располагались у фасада, обращённого к реке. В доме насчитывалось 18 комнат и два «нужных места». Комнаты отапливались печами, покрытыми изразцовыми плитками, в двух помещениях имелись камины.

Пройдёмся по комнатам, осмотрим их убранство и познакомимся с повседневной жизнью обитателей.

Михаил Михайлович Сперанский	Елизавета Михайловна Сперанская (Фролова-Багреева)

Главным помещением первого этажа был кабинет самого Михаила Михайловича, который служил и его спальней. На стенах картины и эстампы на холсте в рамах с изображением «Спасителя», «Святого семейства», «Страданий Господних» и «Смерти Сократа». Мебель в основном красного дерева. В центре комнаты — письменный стол. У стены — бюро и к нему табурет, обитый зелёным сафьяном. У другой стены — кушет с зелёным сафьяновым матрасом и подушками. Здесь отдыхал хозяин кабинета. Возле кушета — ночной столик с мраморной доской и большая «о пяти рамах» ширма, обтянутая тафтой. Ширма — непременный атрибут при анфиладном расположении комнат: она защищала от сквозняков и создавала уединение. И ещё в кабинете стояли два шкафа, украшенные маленькими картинками из мозаики и шесть стульев с камышовыми решётками. Предметом роскоши и уюта здесь был камин. Стеклянные створчатые двери вели из кабинета в сад. Просыпался Михаил Михайлович рано. Приходил камердинер Лаврентий, помогал одеваться. Затем — чашка чёрного кофе, и барин садился за книги или занимался «экономией», проверял счета, принимал старосту Василия Тимофеева, приходившего из деревни Жадовой, где у него был свой дом с большим хозяйством. Они с барином обсуждали предстоящие работы.

Атмосфера соседней комнаты, служившей библиотекой, располагала к занятиям. Она была меблирована двумя письменными столами красного дерева, кушетом, обитым фабричным клетчатым тиком, тремя ширмами, одна из которых — с узорчатыми стёклами. Здесь стоял шкаф с книгами, среди них были дорогие издания в красном сафьяновом переплёте — Делиль, Монтескьё. На стене висела чёрная гимназическая доска. В этой комнате имелись образ преподобного Саввы Вишерского и картина, изображающая семейство Авраама. Здесь «вишерский пустынник», как называл себя в уединении сам Михаил Михайлович, занимался образованием дочери Елизаветы, которой в ту пору было 14 лет. Отец давал ей уроки словесности, Слова Божия, французского языка. Михаил Михайлович также следил за кругом чтения дочери. Он боялся, чтобы какой-нибудь «нечистый воздух» не потревожил её «детского сна», поэтому некоторые книги убирал до времени.

«Полезнейшим временем бытия моего я считаю время моего несчастия, и два года, которые я посвятил тебе», — позднее писал Сперанский в письме к дочери¹⁶. Елизавета Михайловна также считала два года, проведённые с отцом в Великополье, лучшими годами своей жизни.

Большая угловая комната предназначалась, очевидно, для отдыха и развлечений. Здесь имелись уютный диван под выбойчатым чехлом и четыре кресла под такими же чехлами, комод, три раскладных ломберных стола для игры в карты и дамский столик для рукоделия.

А теперь, минуя личные комнаты Кузьмы Михайловича, госпожи Элизабет Стивене и камердинера, по парадной лестнице с чугунными перилами поднимемся на второй этаж и, пройдя через переднюю, окажемся в комнате с камином — приёмной. Из неё створчатые двери ведут в столовую.

В столовой на стене — образ святителей Афанасия и Кирилла. В центре — большой раздвижной стол, вокруг — решётчатые стулья, в простенках — три небольших столика и ещё буфет-горка, и ширма «о трех рамах». Во время трапез стол застилался скатертью и сервировался фарфоровым сервизом, столовым серебром, хрусталём. Для освещения на стол ставились жирандоли (подсвечники). Когда за окнами темнело, и в столовой зажигались свечи, золочёная бронза светильников в сочетании с хрусталём и цветным стеклом создавала незабываемое впечатление.

Кушанья к столу приносились через чёрный вход из флигеля, где находилась кухня. Блюда готовились по установленному Михаилом Михайловичем порядку. Предпочтение отдавалось рыбе. Повара Платона Сперанский очень ценил и потом, находясь в Пензе, желал, чтобы Лиза и Марья Карловна оставили его у дел. В описываемый период за столом собиралась вся семья, состоявшая из Михаила Михайловича, его тёщи госпожи Стивене, младшего брата Кузьмы Михайловича, дочери Елизаветы, сына госпожи Стивене — Франсиса, няни Беллы и её племянницы Сары Бенсон. Нередко бывали и гости. Их ждали.

После обеда переходили в соседние со столовой комнаты — залу и гостиную. Они располагались в ряд, соединяясь створчатыми дверями. Окна выходили в парк, поэтому в них было много света и воздуха.

В зале — образ Архангела Михаила, выполненный из резного дуба. В простенках — столики из красного дерева с мраморными досками. Диван, стулья и кресла обиты чёрной волосяной материей. Напротив дивана — большой овальный стол. И ещё имелись две ширмы — обычная принадлежность комнат того времени. В зале стояло фортепиано. Здесь бывали настоящие домашние концерты. Госпожа Элизабет Стивене была артистичной натурой: она играла на арфе, хорошо пела. Сам Михаил Михайлович с удовольствием пел с дочерью.

В гостиной в простенках — зеркала с подстольями из красного дерева, как, впрочем, и вся остальная здесь мебель. Напротив окна — кушет, и перед ним — большой овальный стол. Вероятно, потолки зала и гостиной были расписаны. Эти парадные помещения украшались экзотическими растениями в кадках и тепличными цветами.

Дом был большой, и для его освещения требовалось множество свечей. «У меня такой расход сальных свеч и так они дороги, что не успеешь покупать; а лампа одна заменяет их десяток», — сетует Михаил Михайлович в письме к Масальскому и просит его прислать лампы из петербургского дома¹⁷.

Спальня Лизы и все следующие за ней комнаты — женская часть дома. В спальне мебель из красного дерева. Над кушетом, обитым зелёным сафьяном, маленький деревянный резной крест. Возле кушета — ночной столик. Комод с семью ящиками, конторка, рукодельный стол в простенке и ещё два небольших стола — такова обстановка этой комнаты.

Летом над кроватями, кушетами и диванами, где спали, вешали балдахины от комаров, «коих здесь у нас по ночам очень много». По просьбе Лизы Михаил Михайлович заказывал Масальскому «прислать с портным аршин сорок или пятьдесят серпянки простой белой: это род толстой нитяной кисеи русской в три четверти аршина шириною, из которой делаются занавесы от комаров…»¹⁸.

К спальне примыкала туалетная комната, или будуар. На стене зеркало в раме красного дерева, под ним туалетный столик с ящиком. Здесь Лизины украшения, гребни, ленты, шнурки и прочее. Михаил Михайлович никогда не жалел денег на наряды дочери. Правда, в письме от 6 января 1815 года Масальскому, который прислал в подарок Лизе бархат, он пишет: «…право, это слишком великолепно. Лиза должна привыкать к большей простоте и умеренности»¹⁹. Но в душе он счастлив, что дочь радуется подарку, и сам был рад баловать её. «Бархат и цветом и добротою прекрасный. Лиза веселится им и смотрит на него пять раз на день», — добавляет Сперанский в том же письме²⁰.

Рядом с туалетной комнатой находится девичья. Елизавета была в доме хозяйкой над своими дворовыми девушками или, как шутливо называл их Сперанский, «фрейлинами». Главной среди них была Агафья. Жизнь Лизы состояла не только в занятиях с отцом. Она, как и другие дворянские девушки, любила рукоделие. У неё всегда было в избытке материй, ниток, канвы, образцов для шитья. В девичьей шили, вязали, вышивали. Дочь крестьянина Павла Прокофьева из деревни Жадовой, Акулина, была отдана в Петербург в золотошвейное учение. Михаил Михайлович прививал Лизе хороший вкус не только к книгам, музыке, но и к одежде. «Истинно добрый вкус состоит в умеренности и гармонии…», — советовал он в письме дочери²¹.

В описи 1819 года содержатся интересные сведения о разных сторонах жизни и быта дворовых людей и крестьян Великопольского имения. На момент составления описи, когда Сперанские уже не жили в усадьбе более двух лет, дворовых людей числилось 15 душ. Только у троих человек указаны дети. Среди дворовых значились староста, смотрительница за скотом и птицей, кухарка для людей, портной, садовник, кучер, три скотника, пастух, работник при комнатах.

Дворовые люди, помимо хлеба, довольствовались в скоромные дни маслом и молоком со скотного двора, а в постные — капустой, картофелем, огурцами и редькой со своего огорода. К этому ещё покупались для них сухие снетки и постное масло. Дворовые также получали одежду и обувь. Так, в 1819 году им на одежду было выдано 96 аршин рубашечного холста, 52 аршина порточного, 45 аршин мешочного, а на верхнюю летнюю одежду 17 аршин сукна и 50 аршин сарги. Все ткани своего производства. Кроме того, все дворовые люди получали месячное господское жалованье по 2 рубля, а садовник по 3 рубля и староста по 6 рублей. И ещё «приближеннейшим» барин дарил в дни именин по 25 рублей²². Такое отношение к крепостным вызывало удивление и неодобрение соседних помещиков, которые считали это неуместным баловством.

Людмила Филиппова, Ирина Сперанская

Опубликовано:
Филиппова Л.А., Сперанская И.Н. М.М. Сперанский в новгородской ссылке. Великий Новгород, 2014. С. 48–65.

Продолжение следует

---

1 Писцовые книги Обонежской пятины XVI в. СПб., 1999. С. 154.
2 Корф М.А. Жизнь графа Сперанского. СПб., 1861. Т. 2. С. 95.
3 Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 560. Oп. 1. Д. 143. Л. 2 об.
4 План 1778 г. хранится в Российском государственном архиве древних актов (РГАДА). Ф. 1354. Оп. 280. Д. В-б(с). Копии деталей этого плана предоставил И.Ю. Анкудинов.
5 Секретарь Л.А. Дома, события, люди: Новгород. XVIII — начало XX вв. Великий Новгород. 1999. С. 218, 220.
6 Петр Михайлович Бестужев-Рюмин и его новгородское поместье // Русский архив. 1904. № 1. С. 20-41.
7 План 1817 г. хранится в РГИА. Ф. 380. Оп. 16. Д. 1673. Л. 3. Копия деталей этого плана представлена И.Ю. Анкудиновым.
8 Корф М.А. Указ. соч. Т. 2. С. 94.
9 РГИА. Ф. 379. Оп. 1. Д. 256. Л. 27–29.
10 Там же.
11 Там же. Л. 30 об., 33.
12 Дружеские письма графа М.М. Сперанского П.Г. Масальскому. СПб., 1862. С. 76.
13 Там же.
14 РГИА. Ф. 379. Оп. В. Д. 256. Л. 31–32 об.
15 Там же. Л. 115.
16 Сперанский М.М. Письма к дочери / сост. Н.В. Куксанова. Новосибирск, 2002. С. 39.
17 Дружеские письма графа М.М. Сперанского П.Г. Масальскому. СПб., 1862. С. 59.
18 Там же. С. 84–85.
19 Там же. С. 58.
20 Там же.
21 В память графа Михаила Михайловича Сперанского. 1772—1872. СПб. 1872. С. 579.
22 РГИА. Ф. 560. Oп. 1. Д. 143. Л. 87, 88, 93.