ВЕЛИКОПОЛЬСКОЕ ИМЕНИЕ М.М. СПЕРАНСКОГО. Часть 2

Продолжаем публикацию о Великопольском имении выдающегося государственного деятеля и реформатора М.М. Сперанского в Новгородской губернии, где он пребывал в ссылке. Здесь прослеживается судьба Великополья на протяжении XIX—XX веков, как при М.М. Сперанском, так и при смене владельцев, а также история двух старейших новгородских деревень — Жадово и Радионово, которые входили в состав имения. Авторы обращаются к архивным документам и свидетельствам современников, в том числе запискам барона М.А. Корфа, который в описании жизни М.М. Сперанского отмечал, помимо прочего, его заботливое отношение к собственным крестьянам, наставляя их жить «по-христиански и по-крестьянски».

 

Великопольскому имению принадлежали две деревни — Жадово и Радионово. Деревня Жадово располагалась на правом берегу Малого Волховца, примерно в одной версте от господской усадьбы. Деревня старинная, впервые она упоминается в Писцовой книге Обонежской пятины 1582—1583 годов. До присоединения Новгорода к Москве деревня Жадово принадлежала Богородицкому Лисицкому монастырю, а после была «отписана» на московского царя и по его указу отдана вместе с сенными покосами «помещикам Ивану Боранову и Михаилу Мякинину»¹. Со второй половины XVIII века до 1811 года Жадово принадлежало Минихам. Она обозначена во владениях А.С. Миниха на плане 1778 года. До нашего времени эта деревня не сохранилась. Сегодня на её месте сельское кладбище.

Судя по чертежам 1778-го и 1817-го, планировка деревни была односторонней. Все жилые дома обращены к реке, а огороды располагались в основном «против дому». Перед домом на глазах у хозяина стояла и хлебная клеть. Другие хозяйственные постройки: конюшни, сенные сараи, погреба также большей частью находились перед домом и лишь некоторые — позади дома или двора. А бани, как обычно, стояли на берегу реки. В момент продажи имения в 1819 году в деревне насчитывалось 16 дворов, в которых проживало 96 человек.

Деревня Радионово (Родионово, Родиванова) находилась на противоположном левом берегу Вишеры, менее чем в версте от господской усадьбы. От неё к перевозу через реку шла дорога, которая заметна и сегодня. Эта деревня сохранилась до нашего времени. Старожилы её помнят и перевоз, который существовал прежде на том же месте, что и в XIX веке.

Деревня Радионово тоже старинная. Впервые подмонастырская деревня Николо-Островского монастыря, названная Ронево, упоминается в Писцовой книге Обонежской пятины 1582—1583 годов. Это был период страшных эпидемий, когда Новгородская земля обезлюдела. В деревне Ронево указаны всего два двора, а пашни за рекою Велею между Ронево и Ушерско лесом поросли². В Переписной книге 1646 года в Волотовском погосте при Николо-Островском монастыре указана монастырская деревня «Коренье, Родионово тож»³. Деревня Родиваново упоминается и в Описи 1768 года среди владений бывшего Николаевского Островского монастыря⁴.

Точное время, когда эта деревня вошла в состав Великопольского имения, неизвестно. В 1778 году А.С. Миниху принадлежала здесь только одна деревня Жадово, а деревня Радионово была куплена им или его наследниками позднее. Деревня эта небольшая. В момент продажи в 1819 году в ней насчитывалось всего 8 дворов, в которых проживало 46 человек.

Определить характер планировки деревни Радионово по изображению на плане 1817 года затруднительно, поскольку оно нечётко и схематично. Можно предположить, что жилые дома были обращены к Вишере, а большая часть хозяйственных построек и огороды находились напротив них, ближе к реке. Часть хозяйственных построек располагалась позади домов. Многие хозяйства имели гумна и риги, построенные совместно с одним или двумя соседями. Они стояли за деревней в поле.

В деревне Жадово старшее поколение и их взрослые дети жили, большей частью, в одном доме, а в деревне Радионово многие подобные семьи имели по две избы: обычно одна новая, а другая старая. Одна семья имела даже три избы: «передняя изба о двух жихьях хорошая, а задняя посредственная».

Судя по описи имения 1819 года (хотя насколько эти данные насчёт крестьян точны, неизвестно), следует, что детей в семьях было не очень много, не более пяти, вероятно, из-за большой смертности в младенчестве. Продолжительность жизни была небольшой. В обеих деревнях указаны только три жителя старше 60-ти лет и лишь один, достигший 70-летия. Удивляют очень ранние браки. Например, приёмыш Аграфена в 11 лет выдана замуж за 12-летнего Трофима, а падчерицу Авдотью Емельянову выдали замуж в 12 лет за 14-летнего Василия Лукина. И таких примеров можно привести ещё несколько.

Скотины держали помногу. В большинстве хозяйств имелось по 2–3 лошади. И это было вызвано необходимостью. Две лошади обязательно нужны для вспашки поля: одна пахала до обеда, другая после. Только сам мужик мог выдержать эту тяжёлую работу в поле с утра до вечера. Крестьянин, имевший в своём хозяйстве только одну лошадь (таких в деревне Жадово насчитывалось пять, в деревне Радионово — один), оказывался в бедственном положении. Кроме лошадей, в каждом хозяйстве имелось от двух до пяти коров и ещё свиньи, овцы, курицы.

Сеяли рожь, овёс, ячмень, лён. В деревне Жадово только в пяти хозяйствах хлеба хватало для нового урожая, а остальные покупали его с мая месяца, а некоторые даже с января и февраля. В Радионово же всем семьям было достаточно своего хлеба до нового урожая. Причину такого разного достатка у крестьян соседних деревень, к тому же принадлежавших одному владельцу, объяснить трудно.

Нужно отметить, что помещик Сперанский по-отечески относился к своим крестьянам. Он бесплатно снабжал бедных лошадьми и другим скотом, а в случае необходимости всем помогал деньгами и лекарствами. Модест Андреевич Корф, который в 1847 году собирал сведения о жизни Сперанского в Великополье, писал, что крестьяне и спустя много лет продолжали помнить доброго барина и «благословлять его память». По словам Корфа, Михаил Михайлович запрещал крестьянам «пить на работе холодную воду, высылая из своего имения квас». Сперанский убеждал своих подданных «не вовремя и без нужды» не употреблять горячительные напитки и грозил им, если они не послушают, судом Божиим. Наставляя жить своих подданных «по-христиански и по-крестьянски» и, стараясь несколько смягчить грубость их нравов, он сам подавал пример человеколюбия: встречаясь с ними, сам первый кланялся. Корф приводит трогательные примеры заботливого отношения Михаила Михайловича к крестьянам: «Случалось, что во время прогулок по полям он находил работников, спавших на голой земле; тогда, если было поблизости сено, он тотчас брал его в охапку и бережно клал им под головы, «чтоб они не простудились»»⁵.

Доброе отношение Сперанского к людям распространялось не только на своих. Великопольская усадьба, расположенная недалеко от большой Московской дороги, нередко становилось временным приютом для нуждающихся прохожих.

 

* * *

Весной 1817 года, будучи уже пензенским губернатором, Сперанский занял денег и купил у помещиков Ханеевых на имя дочери небольшое имение неподалёку от Пензы. Покупка деревни усугубила плохое финансовое положение Сперанского. Хотя общий доход его составлял в тот период 39 000 рублей — деньги по тем временам немалые — у него накопился долг 265 000. А объяснялось это в значительной мере широким добрым характером Михаила Михайловича. Он помогал своей многочисленной родне: старушке-матери, брату Кузьме, сестре Марфе, двоюродной сестре — вдове Татьяне Богословской, брату отца и другим родственникам. Помимо того, Сперанский назначил пенсию брату своей покойной жены инвалиду Франсису, заботился о Белле — старой английской няне Лизы, дарил дорогие подарки родным и знакомым. И он совершенно не скупился в расходах на дочь, считая деньги, потраченные на неё, «лучшим для себя доходом».

Долги тяготили Сперанского. «Из всех вещей заботливость денежная есть для меня несноснейшая», — признавался он в письме к Масальскому⁶. Чтобы рассчитаться с долгами, Сперанский решил продать Великопольское имение и дом в Петербурге, который не приносил доходов, а только требовал ремонта.

Сначала Великополье хотел купить зять М.К. Вейгардт А.А. Жерве, затем один из близких друзей Аракчеева — генерал-майор А. Бухмейер. Но сделка с ним не состоялась. Сперанский оценивал имение в 140 тысяч рублей, Бухмейер предлагал 100 тысяч рублей. Тогда Михаил Михайлович обратился к Аракчееву с просьбой купить Великополье в казну, чтобы использовать его для военных поселений. Сперанский убеждал его тем, что прежде имение принадлежало фельдмаршалу Миниху, и ещё тем, что оно окружено землями военных поселений. В результате содействия Аракчеева, с высочайшего позволения императора Александра, имение было куплено в казну за назначенную Сперанским цену в 140 тысяч рублей.

Официальная продажа Великополья произошла 30 апреля 1819 года без присутствия Сперанского, который находился на службе в Пензе. По доверенности, данной помещицей Елизаветой Михайловной Сперанской давнему другу их семьи Аркадию Алексеевичу Столыпину, в казну было продано сельцо Великополье с деревнями Жадово и Радионово со 152-мя душами крестьян мужского и женского пола «со всем их крестьянским имуществом, как-то: хоромным и гуменным строением, со скотом мелким и рогатым, с лошадьми и птицами, с хлебом стоящим, молоченным и в земле посеянном, с пашенною и не пашенною землею, льном, сенными покосами, рыбными ловлями и всякими угодьями, что к тем сельцу Великополью и деревням Жадовой и Родионовой, также в пустошах и пожнях <…> принадлежат», а также с «господскими принадлежностями как то: разным скотом и птицами, с посеянным хлебом, с каменным двуетажным домом, двумя при оном каменными флигелями и прочими строениями и заведениями, садом и материалами для строения, в кирпиче, извести, камне и лесе…»⁷. При этом 15 душ мужского и женского пола дворовых людей оставались собственностью Сперанских. Их, по-видимому, перевезли в Пензу.

 

* * *

После покупки в казну Великопольское имение вошло в состав земель военного поселения Гренадерского Его Величества короля Прусского полка. Барский дом со службами и садом стал местом летнего пребывания командира поселенного гренадерского корпуса.

Вероятно, в Великопольской усадьбе, как и в некоторых других местах военных поселений, имелась специальная квартира для Аракчеева, где он мог останавливаться во время проверок расположенных поблизости поселенных частей. Об этом свидетельствует распоряжение Аракчеева от 6 июня 1825 года, в котором говорится, что из двух оловянных чернильниц и двух песочниц из карельской берёзы один комплект следует доставить в село Медведь, а другой — в село Великое поле к майору Фёдоровичу с тем, чтобы «оные вещи были положены в моих квартирах»⁸.

С полной отменой военных поселений, которая произошла в 1857 году, бывшее имение Сперанского стало переходить к разным владельцам, и его былое благополучное состояние постепенно утрачивалось. Усадьба называлось теперь Мызой Сперанского или Сперанской мызой.

В 1870-х годах Сперанская мыза несколько лет значится в продаже. В 1872 году она была оценена в 1000 руб- лей, в 1877 — в 2000 рублей. Вероятно, в 1877-м Сперанская мыза была кем-то куплена, так как в следующие годы среди имений Новгородского уезда, числящихся в продаже, она не значится⁹. В 1895 году усадьба принадлежит дворянину Ивану Самуйловичу Зиберту. В ней числится 14,1 десятина земли, жилых построек две, хозяйственных четыре. Пашни засеяны травой¹⁰.

В.П. Ласковский в «Путеводителе по Новгороду» 1913 года с горечью отмечает: «Ныне «мыза» эта перешла в посторонние руки и ничего напоминающего этого замечательного в истории России человека не осталось, уцелел только старинный сад»¹¹. Видимо, к этому времени господский дом, не раз ремонтированный и перестроенный, настолько утратил свой первоначальный архитектурный облик, что Ласковский не упоминает его.

Последней владелицей Сперанской мызы до Октябрьской революции 1917 года была княгиня Мария Александровна Урусова (1850 — ?). В начале XX века она постоянно проживала в своём имении Верхово, расположенном вблизи станции Боровёнка Николаевской железной дороги. «Женщина пожилая, серьёзная и энергичная, пользуется уважением соседей и местного населения», — так отзывался о ней новгородский вице-губернатор в 1910 году¹².  В имении Верхово княгиня организовала образцовое хозяйство: садоводство, огородничество, производство молока и других продуктов, а на станции Боровёнка основала гомеопатическую лечебницу с амбулаторией. В каком году М.А. Урусова купила Великопольскую усадьбу, неизвестно. Приобретая её, она, вероятно, планировала преобразовать эту запущенную усадьбу, расположенную в живописном месте с прекрасным парком и садом. Очевидно, события 1917 года заставили княгиню отказаться от своих идей. В мае этого года, то есть при Временном правительстве, Урусова передала усадьбу в бесплатное пользование на 15 лет Особой Комиссии Верховного Совета, которая решила поместить там до 60-ти «спокойных хронических душевнобольных воинов» с соответствующим числом медицинского и служебного персонала. Для приспособления имения к этой цели было ассигновано 60 000 рублей, а губернской земской управе было предложено взять на себя работы по оборудованию зданий под приют¹³. В это время в усадьбе значилось двухэтажное каменное здание с надворными постройками, 14 десятин земли под парком с фруктовым садом, огородом, пашней и лугом.

Неизвестно, успела ли Особая Комиссия обустроить на мызе приют для душевнобольных воинов, так как через пять месяцев свершилась Октябрьская революция, в результате которой всё коренным образом изменилось. В разорённой стране появились тысячи беспризорников, и Мыза Сперанского становится колонией для 30-ти так называемых «морально-дефективных» детей. Потом она стала называться «колонией малолетних правонарушителей». По мнению автора статьи «Народное просвещение в Новгородской губернии за 5 лет советского строительства» (1922 г.), в колонии «путем создания здоровой обстановки дети приучаются к коллективному осмысленному труду», она «служит лучшим средством для превращения ребёнка, представляющего опасность, в сознательного гражданина»¹⁴. Для приёма детей бывший господский дом был отремонтирован. В списках усадеб 1924 года он значится как «старый каменный простой дом»¹⁵. К этому времени его художественно-историческое имущество уже полностью отсутствовало. Кроме дома, в усадьбе оставалось ещё здание конюшни.

Старинный барский дом, доживший до 1940-х, не пощадила война. Мыза Сперанского находилась вблизи линии фронта, и её постройки были уничтожены немецкой авиацией.

До нашего времени частично сохранился лишь парк, который занимает площадь 9,7 гектаров. Расположенный на возвышении, он хорошо виден с дороги. Западная, южная и юго-восточная границы парка проходят по лугу, с северной стороны — огороды, а с восточной — застройка небольшой деревеньки. Большую часть деревьев парка составляют липы в возрасте более 150—200 лет, но есть и старше. От усадебных построек остались только каменные фундаменты.

 

* * *

В своё время Модест Корф писал, что «Франция и Германия благоговейно сохраняют дома, в которых жили или окончили своё земное пристанище их великие люди, <…> когда и мы ставим памятники нашим воинам и поэтам: о Сперанском, одном из самых ярких светил нашей народной славы, остаётся напоминать потомству только скромный надгробный камень на кладбище Александро-Невской Лавры и — великие дела!»¹⁶.

Ныне в Санкт-Петербурге на сохранившемся доме № 42 на Невском проспекте, где М.М. Сперанский в 1823—1832 годах снимал квартиру на втором этаже, имеется мемориальная доска, которая напоминает о великом жильце. А на конном памятнике Николаю I, что на Исаакиевской площади, на барельефе изображена сцена награждения Сперанского орденом Андрея Первозванного на заседании Государственного совета.

В Новгороде Михаил Михайлович Сперанский увековечен в бронзе на воздвигнутом в 1862 году памятнике Тысячелетию России. Будем же надеяться, что достойным памятником Сперанскому на Новгородской земле станет и восстановленный, сохранённый для потомков старинный усадебный парк на мызе его имени.

Людмила Филиппова, Ирина Сперанская

---

1 Писцовая книга Обонежской пятины Нагорной половины 1582—1583 гг. // Временник императорского Московского общества истории и древностей российских. Книга 6. М., 1850. С. 120–121.
2 Там же. С. 120.
3 Писцовые и переписные книги Новгорода Великого XVII — начала XVIII вв. / составитель: И.Ю. Анкудинов. СПб., 2003. С. 100.
4 Секретарь Л.A. Монастыри Великого Новгорода и окрестностей. М., 2011. С. 535.
5 Корф М.А. Жизнь графа Сперанского. Т. 1. СПб., 1861. С. 104–105.
6 Дружеские письма графа М.М. Сперанского П.Г. Масальскому. СПб., 1862. С. 72.
7 Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 379. Oп. 1. Д. 256. Л. 44–45 об.
8 РГИА. Ф. 1640. Oп. 1. Д. 3. Л. 23–23 об.
9 Отдел письменных источников Новгородского музея-заповедника (ОПИ НГМ). Ф. 24. Oп. 1. Ед. хр. 115. Л. 2 об., 24 об.
10 Материалы для оценки земельных угодий Новгородской губернии. Новгородский уезд. Новгород, 1895. № 255.
11 Ласковский В.П. Путеводитель по Новгороду. Новгород, 1913.
12 РГИА. Ф. 472. Оп. 43. Д. 120. Л. 10.
13 Новгородские губернские ведомости. 1917. № 38 (17 мая).
14 Народное просвещение в Новгородской губернии за 5 лет советского строительства // Великий красный Новгород: политический историко-литературный сборник к пятилетию Великой Октябрьской революции 1917—1922. Новгород, 1922.
15 Каравайников В.Ю. Усадьбы Новгородской губернии в 1920-е гг. // Новгородский архивный вестник. Вып. 7. Великий Новгород, 2008. С. 319, 324.
16 Цит. по: Минаева Н.В. М.М. Сперанский в воспоминаниях современников. Конец XVII — первая половина XIX веков. М., 2009. С. 234.

Опубликовано: Филиппова Л.А., Сперанская И.Н. М.М. Сперанский в новгородской ссылке. Великий Новгород, 2014. С. 65–76.