ВРЕМЯ ЯНИНА
Книгу Валентина Лаврентьевича Янина «О себе и о других», увидевшую свет в самом начале 2021 года, можно назвать образом времени. В этом удивительном издании отразилось одно необыкновенного столетие, которое выпало на долю выдающегося учёного.
Как бы это ни звучало печально, но книга и закрывает дверь в это время, проводит черту между эпохами. Но не запечатывает! Это прозрачное музейное стекло, которое оберегает саму душу от неверных интерпретаций, от искажений, от забвения. И в то же время сквозь него проникают к нам, читателям и потомкам, живые эмоции, даже страсти XX века, большая мудрость и житейские уроки академической среды. Как же так получается?
Ни для кого не секрет, что научный гений Янина не исчерпывался фундаментальными трудами, бесчисленными статьями, популяризаторскими выступлениями перед общественностью и в СМИ. Его соратники и ученики знали о янинском мастерстве рассказчика исторического анекдота, баек об учёном окружении, шуточными сочинениями «по случаю». Новгородская археологическая экспедиция вообще прославилась своим полевым фольклором, и Валентин Лаврентьевич был одним из непревзойдённых сказителей в этом красочном явлении. Правда, лишь избранные тексты попадали в печать. Исключить авторскую устную манеру из этого наследия невозможно. Но, когда живой голос рассказчика замолчал, зазвучали книжные страницы. Можно считать это чудом, а можно — большим талантом. Но янинская интонация и на листе бумаги не потеряла своей остроты и выразительности, избежав сухой академической фиксации. Сам автор оставил для читателей последующих времён и эту часть своего творчества.
Редакторской рукой профессор Елена Александровна Рыбина превратила предчувствие возможной книги в настоящее издание. В этом проявилась давняя литературная традиция, когда рукописи великих людей, не предназначавшиеся по какой-либо причине для печати или не дошедшие при жизни до окончательной формы, выходили уже после смерти автора. «О себе и о других» Янина — из их числа. Россыпи разнообразных и разножанровых текстов редактор придала элегантную форму.
В книге несколько разделов и список упоминаемых лиц с краткими пояснениями. С одной стороны, строгая и привычная среда для глаза исследователя. С другой — энергичное, масштабное путешествие по веку, наполненному встречами с удивительными людьми, глазами неутомимого и зоркого Валентина Лаврентьевича.
В предисловии Рыбина отмечает, что учёный не вёл дневников и не писал мемуаров. И правда, вся жизнь его ума — в русском средневековье. Для пытливого читателя масштаб личности Янина раскрывается через «Усадьбу новгородского художника XII в.» или «Очерки истории средневекового Новгорода», динамичный, искрящийся литературной находчивостью диалог учёный ведёт в легендарной книге «Я послал тебе бересту…», титанически сдвигая пласты истории и делая события давно минувших столетий близкими современному человеку. Но всё же, какими были первые шаги Янина-человека? Об этом можно составить представление, прочитав раздел «О себе» в этой книге. Впрочем, получается снова не о себе, а о том трудном, даже страшном и трагическом времени, которое пришлось на детство и молодость учёного. Сколько в этих рассказах теплоты, остроумия, благодарности судьбе и людям. Без сентиментальности и горячечности ностальгии, а даже с фирменной ехидцей и трезвой оценкой. В этом феномен Янина-литератора. Как историка и археолога, требовательного к точности и не терпящего пустословия. Как одарённого художника (в широком смысле), отбирающего выразительные рифмы жизни, уникальные артефакты человеческих характеров.
Всё это также в изобилии есть в разделе «О других». Янин-коллекционер, как многие знают, оставил не только собрание граммофонных записей, но и выдающееся каталожное описание, по степени фундаментальности сравнимое с его работами по средневековым документам, актовым печатям и берестяным грамотам. С такой же тщательностью он собирал анекдоты о своих наставниках, современниках-коллегах, других учёных и деятелях искусства. Впрочем, жанром анекдота не исчерпывается характер историй, рассказанных Валентином Лаврентьевичем. Их объединяет безусловная занимательность и литературный вкус. Некоторые из них находятся в статусе легенды, что автор специально обговаривает. Свидетелями других случаев является он сам. Отношение к героям историй самое разнообразное. Это чудаковатые и рассеянные мэтры, отчаянные и находчивые студенты, всевозможная номенклатура, в том числе от академиков, которая так и просится в басню. Для каждого у Янина находится снайперски точная реплика.
Но не значит, что автор только и делает, что насмехается и подтрунивает. Повествование хоть и строго выстроено по темам и персоналиям, в нём ощущается неумолимый ход эпохи с её суровыми испытаниями для личности, человеческого достоинства. Янин непримирим, когда сталкивается с разрушительным невежеством. Его смех тогда перерождается в сатиру, нередко довольно горькую, потому что рушились судьбы молодых и строптивых талантливых людей при столкновении с бюрократизмом и косностью, что в мире науки, что среди чиновников.
Не случайно в книге возникает раздел «В мире языка». Валентин Лаврентьевич любил и знал русский язык. И это подкупает в нём даже самого далёкого от научных проблем читателя. Он неустанно подмечал игровую природу языка, его способность отражать характеры людей и целых явлений. Особенным восторгом заражает рассказчик, когда делится своими наблюдениями за ошибками и прегрешениями против стиля, встречающимися в повседневности. Со вкусом Янин передавал в рассказах спектр смыслов и созвучий слов, трепетно относился к словоупотреблению, как редко какой, даже высокообразованный, человек может похвастаться. И снова это не только демонстрация титанических возможностей учёного, а штрихи к портрету времени, законсервированного блестящей янинской фразой.
На обложке, которую сочинил историк и археолог Виктор Сингх, Валентин Лаврентьевич Янин изображён на фоне Знаменского собора — именно там по сей день располагается база Новгородской археологической экспедиции и звучали те самые истории. По лицу академика трудно догадаться — тихо ли он улыбается или грустит о чём-то, чему не дано совершиться. И этот образ как нельзя полнее соответствует настроению самой книги, посвящённой целому веку.